Гробница Анубиса
Шрифт:
Я знал, притом из источника, который надежнее любого другого, что Морган Лафет работал на него, добывая ему интересующие его предметы. Может быть, речь шла об артефактах, имевших двойную ценность — эзотерическую и псевдонаучную? Чего доброго, Гелиос — один из тех одержимых, что ищут философский камень, кольцо фей или секрет вечной молодости. Во всем этом тумане прорисовываются лишь два очевидных факта: он платит щедро, и связи у него такие, что заставили бы побледнеть президентов пяти самых великих мировых держав. Но вот что любопытно: все эти люди, чьи имена теснятся в его записной книжке, они хоть когда-нибудь
Все это казалось нереальным. Этот человек располагал несметным состоянием. Десятки людей — наемники, охотники за сокровищами, архивисты, историки и невесть кто еще — работали на него, и… и ничего. Хоть бы какой слушок просочился! Гелиос оставался голосом в телефонной трубке, чековой книжкой с неограниченным кредитом и дамокловым мечом, висящим у нас над головами и готовым обрушиться на каждого, чья нескромная болтливость или другое отклонение в образе действия спровоцирует это. Я имел случай наблюдать способы, какими он разрешал проблемы подобного рода, и лучше бы мне не видеть их результата.
У дома соседей заухала сова, и я откинулся на спинку кресла, внезапно ощутив, до какой степени устал. Волоча ноги, я побрел прочь из сада, поднялся к себе в комнату, снял ботинки и отшвырнул их так, что они укатились в дальний угол, отцепил кожаный ремешок, стягивавший мои волосы на затылке, рухнул на кровать и бессмысленно уставился взглядом в потолок.
Надежда урвать несколько часов отдыха, казалась мне чистой утопией. Однако глаза сами собой закрылись, и я, лежа одетым поверх одеяла, так и провалился в черную яму. Во сне я, похоже, метался, терзаемый жестокими кошмарами: когда Мадлен, легонько потрогав за плечо, разбудила меня, причем я мог бы поклясться, что задремал самое большее минут на десять, одеяло и простыни были в жутком беспорядке, а подушки валялись, разбросанные на полу.
2
Этти сообщил, что Навабраи предпочел взять такси, чтобы меня не будить, а я, пользуясь тем, что мы остались один на один, рассказал ему о звонке Гелиоса. Новость поразила его в самое сердце.
Сообразив, что час поздний, я перескочил через завтрак и сразу набросился на обед, второпях заглотав его в библиотеке между двумя телефонными звонками. Оба раза я звонил Амине. Но она подсоединила свой сотовый к компьютеру вместо модема, так что дозвониться не удавалось.
— Ну? — спросил Этти, ставя чашку кофе на край моего письменного стола.
— Бесполезно. Она, похоже, отключила телефон. А наш адвокат?
— Пока никаких вестей. Боюсь, его переговоры затягиваются.
С чашкой в руках я пошел на балкон библиотеки, чтобы выкурить там сигарету, к величайшему неудовольствию брата, — он не изменял себе всю жизнь, оставаясь суеверным, а ведь балкон был тот самый, откуда выпал Бертран Лешоссер.
Насладившись последней затяжкой, я поднял глаза к полуденному небу. Солнце припекало, и Барбизон, казалось, задремал, устроив себе сиесту. Ни малейшего шевеления ни на узких улочках, ни за окнами домов. Все неподвижно, если не считать шикарного черного автомобиля с тонированными стеклами, который, впрочем,
— Однако Навабраи разъезжает с большой помпой, — заметил я, указывая на «БМВ».
Этти подошел поближе, стараясь выглянуть наружу, но так, чтобы не ступить на «проклятый» балкон, даже пальцем ноги его не коснуться.
— Но он меня уверял, что позвонит, как только беседа закончится.
— Вероятно, он не…
Дверца «БМВ» открылась, и я осекся на полуслове, узнав того, кто вышел из машины. Человек среднего роста в элегантном, светлом, безупречно скроенном шерстяном костюме, с умеренно длинными волосами, подхваченными на затылке скромной ленточкой, снял солнечные очки и, просияв улыбкой, достойной манекена, помахал мне рукой.
— Buon giorno, [1] доктор Лафет! — игриво приветствовал он меня, но тотчас перешел на французский: — Рад видеть вас снова.
— Только его не хватало, — вздохнул Этти.
— Вот уж не думал, что он здесь так быстро нарисуется, — подхватил я, раздраженный внезапной скоропалительностью этого визита.
— Морган, — шепнул брат, — подожди, не принимай никаких решений, пока не вернется Навабраи. Кто знает, вдруг что и выйдет из его переговоров?
1
Добрый день(ит.) — Примеч. ред.
— Заставить Гиацинта потерпеть? Ну, такое легче сказать, чем сделать.
Этти с таким усилием проглотил рвавшееся с языка ругательство, что аж шейные позвонки хрустнули.
— Хотя… — пробормотал я, лукаво подмигивая насупившемуся брату, — постой-ка… В последний раз он тебя видел сразу после твоего выхода из больницы, ведь так?
Продолжая говорить, мы спустились вниз, чтобы встретить гостя. Мне одновременно и не терпелось, и страшно было услышать то, что скажет правая рука Гелиоса относительно следствия по делу моего отца. Ведь его гуру вчера обещал навести справки…
Между тем в салоне бойкий римлянин уже успел очаровать Мадлен. Старательно поправляя прическу, как бывает всякий раз, стоит ей чуть-чуть перевозбудиться, она смеется, краснеет от застенчивости, вероятно, под воздействием комплиментов, которые Гиацинт отпускает с виртуозной ловкостью опытного повесы.
Заметив меня, он тотчас бросает мне навстречу обольстительный взор, но при виде моего спутника физиономия у него застывает.
— Да вы блистательно выглядите, Этти! — восклицает он, обмениваясь с нами церемонным рукопожатием. — Несколько месяцев отдыха, несомненно, пошли вам на пользу!
Как бы ни старался это скрыть, он весьма неприятно поражен статью и энергией Этти, как небо от земли, далекого от того измученного, апатичного задохлика, которого он наверняка помнит. Подобной метаморфозы он не предвидел, а Гиацинт на дух не выносит ничего непредвиденного… Тем паче если оно способно сыграть против него. Если он надеялся, что болезнь моего брата, его незащищенность станут вескими дополнительными доводами, которые можно бросить на ту же чашу весов, где и все прочее, чем он будет меня давить и запугивать, тут он останется при своих.