Гробница Наполеона
Шрифт:
— Инга! Эй! Ты меня слышишь? Перестань, ну же! Перестань!
Она вдруг вскинулась, перестала смеяться и со злостью сказала:
— Отойди от меня!
— Что? — опешил Артем.
— Отойди! Вы все здесь! Маньяки! Уроды!
— Истерика, — констатировал Грушин. — Срочно надо шампанского.
— И ты урод! Самый урод из всех уродов!
— Может, она одновременно была еще и любовницей этого молодого человека? — предположила Прасковья Федоровна.
— Какого молодого человека? — удивился Артем. И через плечо кивнул на стеллаж: —
— Нет. Того, который убил, — трагическим шепотом сказала писательница.
Инга вновь начал смеяться. Валентин Борисюк поднял голову и громко сказал:
— Да пошли бы вы все…
— Слава богу! Он приходит в себя! — вздохнула Прасковья Федоровна.
— Скажем, выходит из шокового состояния, — заметил Грушин.
— А можно сказать, что он убил Ваню в состоянии аффекта? — задумчиво спросил Артем.
— А остальных? — удивилась писательница. — Остальных в каком состоянии убил?
— Да пошли бы вы все… — повторил Валентин.
— Знаете что? Надо его запереть! — решила
Прасковья Федоровна. — Для пущей безопасности.
— Где? С трупами? — с иронией спросил Грушин.
— Ну зачем же с трупами? В доме что, мало комнат?
— Именно с трупами, — высказался Артем. — Чтобы дошло.
— Но, может быть, он нам сначала все расскажет? — Инга перестала смеяться и вернулась к интересующей ее теме.
— Ты-то почему так волнуешься? — уставился Артем на свою любовницу.
— Потому. Меня обвинили в шантаже. А убийца — он, — кивнула Инга на лежащего на полу Валентина. — Я хочу справедливости.
— Или спихнуть все на того, кто невзначай себя выдал, — вмешался Грушин.
Артем подошел к Борисюку и, нагнувшись, спросил:
— Валентин, эй! Ты нам расскажешь?
— Я вам уже рассказал, — отозвался вдруг Борисюк.
Он и в самом деле постепенно начинал приходить в себя. И почувствовал боль в связанных руках. Голова тоже болела. Только теперь он сообразил, что сделал еще хуже, чем было, вместо того чтобы исправить положение. Но когда бросился к буфету за пистолетом, не отдавал отчета в своих поступках. Это был импульс, толчок изнутри, неведомая сила, которая и кинула его к буфету. И заставила стрелять в Ваню Смирнова.
— Когда рассказал? — удивился Артем. — Там? Внизу?
— Да. Только вы не поняли.
— Постой-ка… Ты сочинил какую-то нелепую историю. Дай-ка припомнить… Я даже в нее не поверил. Мол, кто-то тонул, а ты не спас. Убил, но не нарочно.
— Это я потом сочинил. Потому что испугался. И вообще… Пошли бы вы все…
— Его надо отвести наверх и положить на кровать, — вздохнула Прасковья Федоровна. — А дверь запереть. А нам все расскажет Даня.
— И в самом деле! — хлопнул себя по лбу Артем. — Я же забыл! Есть человек, который в курсе, кто, кого и за что убивает! Но теперь-то можно пролить свет на эту историю? Когда все уже закончилось?
— А ты уверен, что закончилось? — загадочно усмехнулся Грушин.
— Уверен, — твердо ответил
— Значит, вы предлагаете мне открыть еще две карты, — задумчиво сказал хозяин дома. — Шантажируемого и шантажиста. А что мне тогда останется?
— Мы не предлагаем, — поддержала Артема Инга. — Мы требуем. Комедия окончена. Ты запираешь буфет от греха подальше. И вызываешь милицию.
— Предлагаю после полуночи, — сказал Грушин.
— То есть? — уточнил Артем. — После полуночи запираешь буфет? После полуночи нам все рассказываешь? Или милицию вызываешь после полуночи?
— А что решает один час?
— Ничего не решает. Но буфет ты запрешь сейчас, — велел Артем. — Инга права. От греха подальше. Кстати, проверьте — ампула на месте?
Прасковья Федоровна подошла к буфету, протянула руку.
— Стоять! — выкрикнул Артем. — Руки! Руки назад!
— Что? Что такое? — испугалась писательница, отдернув руку.
— Это мы уже проходили. Каждый задерживается у буфета как бы невзначай, а потом выясняется, что пропало орудие убийства! — сказал Реутов.
— Но я ничего отсюда не брала!
— Вот и отойдите от буфета! Грушин, ключ!
Тот безропотно полез в карман со словами:
— В конце концов, если у кого-то возникнет потребность, в доме полно тяжелых предметов, которыми можно было бы…
— Заткнись, — сказал Артем, забирая у него ключ.
Он подошел к буфету и обратился к присутствующим:
— Минутку внимания. Ампула с ядом лежит на месте, целая и невредимая. Кто не знает: цианистый калий на свету разлагается, отсыпать его нельзя. То есть бесполезно. Прасковья Федоровна, ампула на месте?
— Да. Лежит, — кивнула писательница.
— Целая?
— Да. Абсолютно!
— Я запираю буфет.
Артем повернул ключ в замке, потом для убедительности подергал ручку. Мол, все надежно.
— Замочек-то можно взломать, — задумчиво сказал Сид.
— А ключик сунуть к себе в карман, — усмехнулся Грушин.
В ответ на его слова Артем подошел к балкону и отдернул тяжелую портьеру. Открыл дверь, благо Сид уже поработал над шпингалетами, и они свободно проворачивались в пазах. И зашвырнул ключ на участок. Внизу еле слышно звякнуло.
— Вот так, — с удовлетворением произнес Артем, закрыл балконную дверь и задернул портьеру.
— Ущерб домашнему имуществу, — заметил хозяин дома. — И как я теперь отопру буфет? Вещь-то старинная! Ценная! Красного дерева!
— Уверен — где-нибудь лежит дубликат. Но не у тебя в кармане. А с тебя я теперь глаз не спущу. Теперь насчет тайны, которую ты собираешься открыть: немедленно! Ты слышишь? Тогда мы подумаем, можно ли отложить визит милиции до полуночи.
— Решительно же ты взялся за дело! — рассмеялся Грушин. — Сразу видно — начальник! Птица высокого полета! Но не все здесь твои подчиненные. Надо бы спросить у них согласие. Доверяют тебе или не доверяют? Проголосуем, господа?