Гробовщик

Горан

Тебя, трусливого Кирюху Короткого, который заперся в подвале и не пускал туда ни своих, ни чужих. Пока не вытащил наружу контролёр. Вытащил и заставил с разбегу размозжить себе голову о бетонный столб. Череп только на третий раз не выдержал.

 Тебя, больно хитрого Остапа Чару, который, как только начались крики со стороны блок-поста, кинулся бежать из лагеря прочь, в Зону, не разбирая пути. Думал в кустах отсидеться. Естественно, прежде, чем нападать, Лагерь окружили. Так что пал Остап в числе первых. Жадный до крови кровосос оторвал

тебе башку и выпил до донышка. А голову, будто обычный мяч, зафутболил потом в сторону центра деревни. Вон она валяется.

 Тебя, храброго бродягу по кличке Бардак, который в числе ещё троих смельчаков, сначала отстреливался из ПМ, а потом сцепился в рукопашной. Убил ты кого или покалечил, но разозлил ты их порядком. Недаром тебя нанизали на обломанную ветку берёзы, как жука на иголку. Ты ещё, похоже, живой, вон – ногами дрыгаешь.

Слышите, суки! Мне не жалко вас!

Тело Лёшки не успели спрятать. Мальчик так и лежал недалеко от дома. На боку, прижав руки к окровавленной груди. Лицо искажено от боли. Я подошёл, взял его на руки, вернулся к дому, возле которого творился этот позорный аукцион, и, наконец, решившись, зашёл внутрь.

 У самого порога безглазый труп. Это Семён Трубач. Он выиграл быть первым в очереди к девочке, но не успел. Пока бегал за водкой, началось. Пытался отмахнуться от снорка заточенной отвёрткой. Вон она, по самую рукоятку в ухе.

 Дальше чья-то оторванная нога в кирзовом сапоге. Обрывок штанины чёрный от крови. В комнате Тимофей Кот, по кличке Котовский. Ноги все целы. А вот от шеи один позвоночник. Не перегрызено – вырвано. Это он стучал молотком по перилам. Я не удержался, плюнул на забрызганную кровью лысину.

– Алеся, – позвал я.

Какое там…

 И вдруг я услышал какой-то звук. Будто всхлипнул ребёнок. Упал на колени, аккуратно положил тело Лёшки на пол, бросился в соседнюю комнату. Девочка была жива. Огромный синяк во всю левую половину лица, разбитая в кровь губа, глубокая царапина над правой бровью. Алеська полулежала в углу за кроватью, зарывшись в какое-то тряпьё. Простыня на кровати была в пятнах крови.

 Надо же – звери пощадили! А люди – нет…

Я шагнул к ней и отпрянул, потому что девочка заскулила, глядя на меня расширенными от ужаса глазами.

 - Ты что, Алеся, – сказал я, приседая, чтобы не смотреть на неё сверху вниз. – Это же я – дядя Немой. Помнишь меня?

 Девочка смотрела на меня, не узнавая, и всхлипывала, сотрясаясь всем телом.

 - Смотри, что у меня есть, - я достал из кармана красный и синий камешки. – Хочешь?

Я на корточках, шаг за шагом, подобрался к Алесе, держа камешки на открытой ладони. Взял её за правую ручку, девочка вздрогнула, замычала, попыталась отпрянуть. Я мягко придержал её, раскрыл стиснутый кулачок, вложил красный камешек. Потом, в левую ручонку – синий…

 Лицо девочки дрогнуло. Взгляд обрёл осмысленность. Она всмотрелась мне в лицо и вдруг, обхватила руками за

шею, зарыдала.

 - Дядя Немой, - сквозь слёзы протянула она. – Это всё я. Я виновата. Надо было отговорить Лёшку!

Я обнял её вздрагивающее тельце, поднялся. Ворох тряпок, в которые была закутана девочка, опал вниз. Алеська дёрнулась было, чтобы удержать соскальзывающее тряпьё, потом ещё крепче прижалась ко мне. Я заскрипел зубами. Девочка была голышом. Осмотревшись, я не увидел ничего похожего на детскую одежду. Блин! И что делать?

 Аккуратно поставив малышку на ноги, я взял тряпку подлиннее, обернул вокруг бёдер, завязал на боку. Другую тряпку накинул ей на плечи:

– Алеся, ты идти сможешь? Нам нельзя долго здесь. Нужно уходить.

 Девочка кивнула. Не удержавшись, я взял её за руку, разжал кулачок. Там было пусто. А камешек куда делся? Рассыпался в прах? Впитался?

 - Постой здесь. Я позову, - сказал я и вышел в общую комнату.

 Посмотрел на тело Лёшки. Мелькнула шальная мысль – спрятать его где-нибудь, что бы Алеся не увидела мёртвого брата. Но – нет. Это было бы неправильно. Я присел и, чем чёрт не шутит – вложил в руки мальчика оставшиеся камешки. Сжал его безвольные руки в кулачки. Никакой реакции. Вздохнул разочарованно. Взял лёгкое тельце на руки. Позвал:

 - Алеся, пойдём.

 Девочка, ссутулившись и хромая, вышла из комнаты, глянула на меня, на брата. Крупные слёзы опять заскользили по её щекам.

 - Он… живой? – второе слово она произнесла шёпотом.

 Я хотел было отрицательно покачать головой. Молча - дыхание перехватило. Но тут мне показалось, что мальчик шевельнулся. Я посмотрел на него. Вот ещё раз. И ещё. Тело Лёшки содрогнулось, он попытался выгнуться дугой, лицо его исказила гримаса боли, потом он с шумом вдохнул, закашлялся, несколько моргнул и вдруг открыл глаза.

 - К-конечно живой, - сказал я.

 Ну, Генка! Ну, камешки!

Мальчик снова закашлял. Из уголка рта потёк тоненький ручеёк крови.

 - Где Алеська? – прохрипел он. Попытался повернуть голову.

 - Здесь, - только и смог я выдавить из себя.

Уходить из Лагеря надо было спешно. Но как? Лёшка сам идти не мог. Рубашка вся его намокла от крови. Я нёс его и боялся взглянуть на его раны. Следом, морщась от боли еле шла Алеська, замотанная в тряпки.

 Пока дошли до повозки, пока погрузились…

 Я подумал было вернуться. Поискать среди трупов какое-нибудь оружие. Потом усмехнулся: « Что такое пистолет против монстров Щеглова?» и погнал своих «лошадок» в сторону Павловичей. Прочь от мёртвого лагеря.

И вовремя. Сзади уже нарастал рёв форсированного двигателя бронированной БМП. Достигнув центра Западного лагеря, мотор стих. Команда зачистки явилась проверить территорию на предмет выживших. Да и мёртвых прикопать заодно.

Аномалий на пути не попалось ни одной. Наверное Лёшка дорогу почистил, пока в Лагерь мчался.