Грохот труб

Говард Роберт Ирвин

Именно в тот самый день, когда раджа, жадность которого наконец поборола страх, вызвал сэра Хью на поспешную аудиенцию, Ранджит сказал Бернис:

– Мы больше не сможем так разгуливать.

Они стояли на опушке джунглей. Нежный, бродячий ветерок пах пряностями. После этот запах будет не раз навещать Бернис, принося с собой слепую, саднящую тоску.

– Что ты имеешь в виду? – Она знала, о чем он говорил, а он знал, что она знала.

– Я влюблен в тебя, – сказал он голосом, вибрирующим от странного благоговения. – Это удивительно... непостижимо... но это так.

– Разве так удивительно для кого-то влюбиться в меня? –

спросила она.

– Удивительно то, что я в кого-то влюбился. Я думал, что это безумие оставлено мной в низинах развития, много поколений назад.

– Поколений? – Пораженная, Бернис уставилась на него. – Что ты хочешь этим сказать?

Ранджит собирался было объяснять, но смолк, увидев в ее глазах вопросительное, встревоженное выражение. Долгую минуту он изучал лицо девушки, а потом покачал головой:

– Не имеет значения. Поговорим о другом.

– Я хотела бы, чтобы ты не говорил так, – почти капризно заявила Бернис. – Временами то, что ты говоришь, пугает меня... У меня создается впечатление, словно передо мной неожиданно открывается окно и я бросаю краткий взгляд в ужасную бездну, о которой раньше и не подозревала. На какой-то миг ты становишься незнакомцем... ужасным, нечеловеческим созданием. А потом...

– Что потом? – В его прекрасных глазах появилось что-то вроде боли. Но девушка покачала головой. Ощущение, вызванное ее словами, уже растаяло. – А потом ты – просто Ранджит, теплый, человечный и сильный... такой сильный!

– Наверное, это карма, – произнес он вскоре, словно высказывая вслух свои мысли. – Или я в своем слепом эгоизме лгу себе, говоря, что это карма. Тогда это всего лишь мое желание. Не знаю. Может, это явление – сигнал, что я не сумел достичь тех высот, к которым так долго и упорно стремился? Может, мне и не суждено их достичь? Смириться ли мне с поражением или сопротивляться ему? Если это – карма, то разве не следует мне признать ее? Но я в полной растерянности. Я не уверен ни в себе, ни в чем ином во вселенной.

– Не понимаю! – Бернис сама себе казалась ребенком, слепо нащупывающим дорогу в темноте. – Я люблю тебя! Я хочу тебя! Ни раса, ни вера не имеют значения! Я хочу уйти с тобой – жить с тобой в пещере на хлебе и воде, если понадобится! Ты нужен мне! Ты стал мне необходим!

– А это что, карма или я сам виноват в том, что вещи сложились таким образом? – Он словно рассуждал вслух. – Я возжелал тебя с первой же минуты, как увидел... Я, знавший тысячи прекрасных женщин, в сотне разных стран. Я боролся с этим желанием... противился своему чувству... И все же не устоял перед ним. Я предал свое учение, использовав то, что ты могла бы назвать магией, чтобы привязать тебя к себе и отвести глаза твоим соотечественникам, дабы они не почувствовали, что ты отдаляешься от них. Нет, я не должен думать о том, что могло бы быть, а чего могло бы не быть. Я люблю тебя. Ради одного этого я не отрекся бы от избранного мной пути. Но ты говоришь, что тоже любишь меня... что я нужен тебе. Если долг человека – жертвовать своим телом ради помощи более слабому, то насколько больше его долг отречься от нирваны, когда он обязан пойти на такое отречение!

– Ты принял бы меня, потому что считаешь это своей обязанностью? – прошептала она пересохшими губами.

– Нет! Нет!

Она вдруг очутилась в его объятиях. Ее чуть не лишил чувств всплеск его силы.

– Нет! Да помогут мне боги! Я хочу тебя!

Это – безумие! Но это правда. Я слишком эгоистичен, чтобы отпустить тебя ради себя или же ради тебя. Ты не можешь идти моим путем – ожидать такого было бы бессмысленной жестокостью, но я пойду твоим. Я отрекусь от своих надежд взойти на те высоты, которые мельком видел издали, от всего, о чем мечтал и за что боролся много поколе... много лет. Я опущусь до среднего уровня банальности и обыденности. Но я должен знать, что человек, которого ты любишь, – это я, а не очарование тайны и романтики, которыми меня окружают дураки и которое я – да поможет мне Бог! – намеренно носил ради тебя.

– Я люблю тебя! – прошептала девушка. У нее все плыло перед глазами. – Никого, кроме тебя! Только тебя!

С миг держал он Бернис в своих объятиях, в то время как весь внешний мир для нее исчез. Потом он выпустил ее, поддерживая одной рукой, так что она покачнулась, а после отступила на шаг.

– Ты говорила об этом сэру Хью? Девушка покачала головой, так как не могла говорить.

– Мы должны сообщить ему об этом немедленно. Фундаментом наших отношений должна стать абсолютная честность. Моя голова во прахе от вины и позора. Я не придерживался абсолютной правдивости в общении с вами – и с тобой, и с твоими спутниками. Мне следовало бы предупредить обо всем сэра Хью и с самого начала сказать тебе о своем желании, вместо того чтобы пытаться поднять тебя до уровня, на котором, по моему мнению, находился я... Каким же самонадеянным дураком я был! С моей стороны все получилось глупо, высокомерно и жестоко. Столь немногому научился я за эти долгие, горькие годы...

Бернис задрожала, не понимая, почему она чувствует себя так, словно на нее из глубин космического пространства подул холодный ветер. Она по-детски на ощупь нашла его руку.

Ранджит нежно взял ее за руку, посмотрел на нее со странным сочувствием. Бернис опустила голову, чувствуя себя слабой, никчемной и готовой расплакаться, несмотря на утешающие пожатия его сильных пальцев.

– Идем, – мягко предложил он, поворачиваясь к маленьким воротам.

Они молча вошли в сад и не прошли и дюжины шагов, когда увидели быстро идущего к ним сэра Хью. Он закричал:

– Бернис!

В следующий миг он оказался рядом. Его лицо сияло.

– Джундра Сингх только что подписал концессию! Успех! Я добился его в первом же своем большом деле!.. Эй, Бернис, что случилось?

При всей его несклонности к анализу, выражение ее лица заставило его заволноваться. Он удивленно уставился на свою невесту.

– Хью, я должна с тобой поговорить, – обратилась к нему Бернис и, поддавшись какому-то импульсу, добавила: – Ранджит, не будешь ли ты так любезен ненадолго оставить нас наедине?

Индус поклонился и отошел, исчез за скопищем кустов. Бернис повернулась к англичанину и глубоко вдохнула, обнаружив, что стоящая перед ней задача в тысячу раз неприятней, чем ей представлялось.

– Хью, я...

– Прислушайся!

Оба повернулись, когда раздались неистовые крики множества обезумевших людей. И крики эти приближались.

Они так и не узнали, кто именно затеял беспорядки – раздосадованные конкуренты, рассерженные браминами, или озлобленные мусульмане. Но в любом случае недовольные пришли из деревни во дворец по пыльной улице. Их было три-четыре сотни – воющая толпа, размахивающая ножами и дубинами, вопящая: