Гром и молния
Шрифт:
Третий шаг должен быть и последним — идти в милицию. Ничего, что сейчас уже восьмой час, там дежурят круглые сутки, а оставаться еще на одну ночь с неопределенностью и сомнительными дружками я не хотел.
Если бы я принял это решение минут пять раньше, или Мухомор не застал бы Дин Рида, когда заехал к нему после «Белого аиста», то наши пути не пересеклись бы, но этого не произошло…
Звонок в дверь. Рем с лаем бросается в коридор. Короткая нерешительность: открывать, или не открывать. Решил открыть (и правильно сделал,
Несмотря на жару, он был в кожаной куртке. Руки в карманах.
— Ты что темнишь? — сквозь зубы спросил Дин Рид, надвигаясь на меня. — Где чемодан?
Он так и спросил «чемодан», а не «саквояж».
— Там в комнате…
Дин Рид вошел в коридор. Мухомор за ним. Захлопнули дверь.
— Стой здесь! — приказал он Мухомору, а сам пошел в комнату.
— В чем дело? — спросил я Мухомора.
— А чего ты смылся…
Я понял, что по договоренности «Жигули» должны были ожидать меня в другом, определенном месте.
Появился Дин Рид. На лице недоумение, а в руках веером зеленые бумажки.
— Все правильно… Тогда чего же ты?
— Там какой-то тип околачивался, — нашелся я.
Мне показалось, что Дин Рид даже обрадовался.
— Я же говорил! — хлопнул он Мухомора по плечу. — А ты «удрал», «удрал».
— А что я по твоему должен был делать? — обиженно засопел Мухомор.
— А ничего, — засмеялся Дин Рид. — Вот тебе за службу, тебе за дружбу, а это мне и… Красной шапочке.
Он дал нам по сто рублей, остальные засунул во внутренний карман куртки.
— А что мы толчемся в этом коридоре, — наигранно возмутился Дин Рид, — выпить-то у тебя найдется?
Я вспомнил про начатую бутылку водки в холодильнике, достал ее, нарезал колбасу, Дин Рид взял с полки три кофейные чашки, но налил только две.
— Тебе еще сегодня мимо ГАИ ехать, — пояснил он Мухомору.
Выпили, Дин Рид сразу же разлил остаток водки.
— Когда следующую партию? — спросил он меня.
— В пятницу.
Дин Рид перестал жевать, задумался.
— Успеем, — сам себе ответил он.
«Поскорее бы вы уматывались», — с раздражением подумал я. Дин Рид будто угадал мои мысли.
— Ну а теперь поехали, — сказал он и добавил, — пока трамваи ходят.
Я не понял, обращался ли он только к Мухомору или к нам обоим.
— Прихвати на всякий случай веревку, — сказал Дин Рид мне, положив конец недосказанности.
— Да я и не знаю… где она у меня.
— Разве твоя бывшая баба не стирала белье? — спросил он и пошел в ванную.
— Годится, — услышали мы его голос и звук, какой издает бельевая веревка, когда ее срывают вместе с гвоздями.
Дин Рид вышел в коридор, сматывая веревку в клубок.
— Поехали!
— Куда? —
— Как куда? — неподдельно удивился Дни Рид. — Ты что, уже забыл? Посмотри на него (это он Мухомору), натворил столько дел, что и двум прокурорам за год не разобраться, а еще спрашивает — куда! Да все туда же, дорогуша, на лоно природы. Не думаешь ли ты, что тюк так и будет лежать на даче до приезда хозяев? К нему и так уже, наверное, слетелись все мухи Спартановки.
Захлопываем дверь и, не дожидаясь лифта, спускаемся вниз. На площадке второго этажа екнуло сердце: навстречу с хозяйственной сумкой в руке подымалась моя дочь. Поздоровалась и пошла выше.
Едем снова по Второй продольной магистрали, но теперь уже в противоположную сторону. Мухомор за рулем, Дин Рид рядом. Тракторозаводской район, Спартановка, плотина. Сворачиваем к дачам, петляем по узким улочкам.
Меня что-то потянуло на сон и не столько от выпитой водки, сколько от всей этой колготы и недосыпаний. Я не заметил, во двор какого дачного домика мы заехали, и после, на следствии, не смог опознать его.
Сели под навес, когда-то выполнявший роль летней кухни, а сейчас захламленный трухлявыми кусками досок и деревянными ящиками. Мухомор ненадолго отлучился и возвратился с бутылкой водки.
— Хорошо работаешь! — одобрил Дин Рид и пошел по заросшим травой грядкам.
Пока он отыскал там с десяток мелких помидор, Мухомор принес из «Жигулей» пластмассовый складной стаканчик. В ящике кухонного стола обнаружилась окаменелая пачка соли. Я не привык потреблять алкоголь в таком темпе и в таких дозах, но я пил, чтобы, как мне казалось, не вызвать подозрения. Когда стало почти темно и когда угомонились пенсионеры на соседнем участке, Дин Рид сказал:
— Кончайте ночевать! Пора за работу.
Мы с трудом выволокли из неглубокой ямы парника тяжелый рулон ковровой дорожки, дотащили до «Жигулей» и затолкали на заднее сидение по диагонали (пришлось даже немного его согнуть, чтобы уместился). Снова сели на свои места. Мне пришлось даже поджать ноги почти до подбородка: мешал тюк.
— Давай к карьеру! — скомандовал Дин Рид.
Поехали. Уже стемнело, и я перестал ориентироваться, в какую сторону мы едем. Клонило ко сну. Минут через двадцать остановились на бровке старого карьера, используемого под свалку. Вытащили рулон.
— Обвязать нужно, — сказал Дин Рид и вытащил из кармана бельевую веревку, а я как бы в подтверждение того факта, что совершенно трезв, подумал о нем: какой он предусмотрительный, захватив веревку, ведь если сбросить вниз рулон, не обвязав его, то он размотается. А зачем его сбрасывать? — этот вопрос в то время не пришел мне в голову.
Когда Дин Рид обвязал тюк, мы столкнули его вниз на кучу бытового мусора.
— Пошли, — сказал Дин Рид и стал боком спускаться по осыпающемуся суглинку. Мы последовали за ним.