Громкое эхо тихих слов

Росс Кэтрин

— Я все-таки принесу сок или воду. — Руфь явно оттягивала разговор. — Шарли, пойдем со мной на кухню, — настойчиво попросила она, пусть мужчины без нас тут поболтают.

— Да, Шарли, помоги Руфи, — попросил отец.

Руфь стояла около стола и дрожащими руками наливала в бокалы холодный сок. Шарлотта поразилась, что обычно всегда уверенная в себе и спокойная мачеха сейчас едва сдерживалась, чтобы не заплакать.

— Ты сердишься? — прошептала Руфь.

— Сержусь? Разве на то, что ты сделала, сердятся? За это судят и сажают

в тюрьму, Руфь. Я хочу знать правду. Я и Джордан, — поправилась она.

— Шарлотта, я знаю, мой поступок нельзя оправдать. Но ситуация настолько серьезная, что, если бы мне пришлось еще раз сделать это, я бы не задумываясь повторила все.

— Говори же скорее, в чем дело?

— Я все-таки выпью. — Руфь достала бутылку виски и наполнила рюмку. — Последнее время я не в состоянии отказать себе в спиртном, не осуждай меня, Шарлотта. — Руфь отпила глоток, тряхнула головой и спросила: — Джордан знает о деньгах?

— Ну, а как ты думаешь? Он так агрессивно настроен, что мне с большим трудом удалось уговорить его пойти на компромисс. Не знаю, как они договорятся с папой и договорятся ли вообще.

— Боже мой, Шарлотта, ведь это мой грех. Саймон не должен отвечать за меня, какими бы мотивами ни объяснялся мой поступок. Надеюсь, Джордан отнесется к Саймону лояльно.

Они одновременно посмотрели в открытую дверь холла. Мужчины вышли из дома и стояли около балюстрады. Саймон глядел вдаль, на море, а Джордан что-то ему говорил, улыбаясь и утвердительно кивая головой.

— Я слушаю, Руфь. Говори все, я постараюсь понять. Речь идет не о посторонних людях.

— Шарлотта, отец не хочет, чтобы ты знала причину моего поступка, он заставил меня поклясться… Но я не могу больше держать в себе эту боль… Думаю, Бог не накажет меня за то, что я не сдержала слово. Так вот, девочка, отец очень болен. Сердце. Я созвала консилиум, который вынес приговор: Саймон должен оставить работу и жить здесь, на юге Франции. В этом климате он может поправиться, не совсем, конечно, но будет жить… В противном случае можно надеяться самое большее на год… Я в отчаянии. Ты же видишь, как он выглядит?

— Да, отец сдал, — с трудом выговорила Шарлотта.

— Мне изредка удается уговорить его выйти на прогулку. Одышка, отеки, слабость — все это совершенно парализовало его волю. Держится он только на сильнейших лекарствах. Когда стал известен диагноз, я решила действовать. Как ты знаешь, мы путешествовали по Лазурному берегу, собирались ехать в Испанию и Италию. Но ему с каждым днем становилось хуже и хуже. Сначала я думала, что он слишком много пьет, курит и… ну, он же еще сильный мужчина. Но как-то вечером он потерял сознание, и с этого все началось.

Когда врачи вынесли свой приговор, мы остановились здесь и решили никуда больше не ехать, а арендовать эту виллу. А вскоре узнали, что она продается, и даже в рассрочку. Отцу идея очень понравилась, и мы стали думать о деньгах, сумма значительная,

сразу ее можно было достать, только взяв из капитала компании. И вдруг объявился еще один покупатель, который сразу отдавал всю сумму. Шарлотта, я чуть не сошла с ума и, проплакав всю ночь, решилась взять деньги из бизнеса. Ты же знаешь, для меня это не составляло трудностей. Я приехала тогда в Лондон на пару дней, помнишь? Официальная причина была — подготовить отчет, а на самом деле — взять требующуюся сумму, ведь сейфы были в моем распоряжении… Вот и все.

— Руфь, но почему ты не сказала мне?

— Чтобы ты стала соучастницей? Я ведь думала, у твоего отца есть деньги, раз он согласился покупать такую дорогую виллу, но, когда нашелся покупатель, Саймон сказал, что все равно такой суммы у него нет, а из бизнеса он брать не может и не хочет, а о продаже акций не может быть и речи, это его жизнь. Вот и все. Осуждай меня, передавай дело в полицию, делай что хочешь, но вилла теперь наша, и Саймон будет жить, сколько ни проживет, но не год же!

— Руфь, успокойся. Думаю, Джордан найдет выход.

— Шарлотта, я хочу, чтобы ты знала — я очень люблю твоего отца, иначе не вышла бы за него замуж. И я хочу, чтобы он жил как можно дольше.

Она заплакала, и для Шарлотты это было еще одним потрясением: Руфь плачет!

— Прошу тебя, успокойся, я очень хорошо понимаю тебя… и не осуждаю, ведь речь идет о жизни самого близкого и любимого для меня человека.

Шарлотта подошла к мачехе, и они обнялись.

— Шарлотта, я хочу, чтобы ты знала: я записала виллу на отца, мне ничего не нужно, только бы поправить его здоровье.

— Руфь, дорогая, я не сомневаюсь в твоем благородстве, но сейчас для нас с тобой главное — убедить отца, чтобы он оставил работу, ушел на пенсию. Вместе мы справимся.

Руфь отрицательно покачала головой:

— Ты же знаешь, Шарли, какой он упрямый! Чем больше его уговариваешь, тем несговорчивее он становится. Мне пришлось сказать ему правду… и его реакция… Думала, у него будет удар, отпаивала его лекарствами… Он и сейчас не хочет ничего слушать, хотя все уже произошло, ему надо только документально оформить отставку. Несколько дней назад я позвонила Джордану, предложила ему купить часть компании, на что он ответил, что согласен приобрести только всю компанию целиком.

— Вряд ли отец согласится продать все.

— Конечно, нет, но разве есть другой выход? Саймон хотел занять деньги, но отказываться от семейного бизнеса он не станет никогда. Он пробовал договориться о том, чтобы платить за дом частями, но ему отказали, поэтому единственный выход — продать весь бизнес. Саймон же надеется, что немного подлечится и вернется в Лондон, а этого как раз категорически нельзя делать: перемена климата больше чем на два-три дня его сразу убьет.

— Руфь, я надеюсь, что Джордану удастся его уговорить. Он уважает отца и обещал, что все уладит.