Громов
Шрифт:
Мне не пришлось долго «входить» в обстановку. Несколько сложнее было прибывшим со мной офицерам — полковникам Юрию Сергеевичу Котову, моему однофамильцу Геннадию Борисовичу Громову и Валерию Петровичу Петриченко. Из них только один до этого служил в Афганистане, остальные попали в 40-ю армию впервые.
В работу группы представителей никто не имел права вмешиваться, за исключением самого маршала Ахромеева.
Мы понимали, что такая свобода действий накладывает особую ответственность. Наша группа — «глаза и уши» начальника Генерального штаба. Доклады должны были составляться прежде всего
Понятно, что должность генерала для особых поручений была в высшей степени ответственной. Любой, даже самый объективный отчет в Москву, нередко сказывался на карьере и судьбе упомянутых в нем офицеров и военачальников. Поэтому докладывать приходилось не только честно и объективно, но взвешенно и очень деликатно.
Основной своей задачей я считал оказание помощи командованию 40-й армии таким образом, чтобы при планировании и проведении боевых действий была сведена до минимума возможная гибель солдат и офицеров, проходящих службу в составе Ограниченного контингента советских войск в Афганистане.
— Находясь в роли независимого эксперта при руководстве 40-й армии, как генерал по особым поручениям Громов сыграл важную роль, — вспоминает Виктор Севастьянович Кот. — В 1984–1985 годах операции в Афганистане кардинально изменились. До этого мы работали как бы втайне, втихаря, если можно так выразиться. Даже хоронили погибших солдат и офицеров тайком, как будто это какие-то случайно погибшие военнослужащие. Просто прибыл гроб с телом. Откуда, что и как, никто не сообщал.
С 1984 года началось переосмысление роли наших войск, шел уже пятый год войны, и о ней стали наконец нормально говорить.
До этого о подвигах, героях и потерях не писали. Это была неприятная ситуация. Теперь стали сообщать.
Но вместе с тем с 1984 по 1986 год и была самая активная фаза войны. Начались крупнейшие операции. Уже поднимается вопрос о выводе наших войск, а в связи с этим неизбежна активизация боевых действий. До вывода войск необходимо создать преимущественное положение для афганского режима, который мы поддерживали.
В это время наши войска несли самые большие потери.
Вот у меня есть такая карта, на которой отражены боевые потери авиации за эти годы. Из нее видно, насколько возросла активность противодействующей стороны.
Появилось новое оружие. ПЗРК — переносные зенитные ракетные комплексы — «Стингер», наши «Стрелы», ракеты «Блоупайп». Душманы также набрались боевого опыта, прошли профессиональную подготовку. Это был уже очень серьезный противник.
В 1984 году мы потеряли 47 летательных аппаратов. При помощи ПЗРК сбито пять, ДШК — 29, стрелковым оружием — 13, стрелковое оружие эффективно против авиации на малых и предельно малых высотах.
1985 год — 62 боевые потери. Практически целый полк по штатам мирного времени был выведен из строя. Семь машин — от ПЗРК, от ДШК — 26, остальные — от стрелкового оружия.
В 1985–1986 годах нас практически посадили. Мы пришли к тяжелым боевым потерям и стали вести боевые действия преимущественно
Судили просто: если потери в районе аэродрома — значит, виновата охрана аэродрома, если в зоне боевых действий, то командование.
Напомню, как приходилось работать. Выходили на точки с высоты восемь, а то и десять тысяч метров, оттуда спиралью быстро снижались на аэродром, чтобы не попасть в зону поражения. Ведь охрану аэродрома, блокпосты, расширять беспредельно невозможно. Это нужно три армии, чтобы все аэродромы и вертодромы (а их было очень много) надежно прикрыть.
Покоя не было ни для кого, в том числе и для представителя Генерального штаба. Секли и его.
Главная задача Громова — дать высшему начальству объективную картину обстановки и свою оценку действий 40-й армии. Начнешь слишком драматизировать обстановку — плохо, полетят многие, в том числе невинные, головы. Нарисуешь благостную картину, еще хуже может получиться, да и докладам твоим перестанут верить.
Тогда 40-й армией командовал Виктор Петрович Дубынин. Мне пришлось служить с тремя командармами: это Игорь Родионов, впоследствии ставший министром обороны; потом Дубынин, по всем боевым действиям я с ним прошел; и, наконец, Борис Всеволодович.
Когда Громов был представителем Генерального штаба, он полностью владел информацией и знал обстановку прекрасно. Доклады его были исключительно грамотные и объективные, они никогда излишне не будоражили начальство и не работали на чьи-либо интересы. Честные отчеты исключительно грамотного и полностью информированного человека.
У нас, в армии, как и везде, хватает своих гениев и теоретиков. Одни убеждены в том, что смысл войны в победе любой ценой и призывают не считать потери — победителей, мол, не судят. Другие убеждены, что воевать нужно вообще без потерь. Таким лучше играть в шахматы или компьютерные игры. То и другое, мягко выражаясь, несерьезно.
Там, где идут реальные боевые действия, потери неизбежны. Тем более что на седьмой год войны моджахеды уже не те, что были несколько лет назад. Вооружение современное, выносливость и подготовка железные, помощь — лагеря и учебные центры по всей территории Пакистана. Как же, воюя с профессионалами, обойтись без жертв?
Но все равно, каждая потеря летчика — это ЧП. На металл мы уже не обращали внимания, его можно заменить. Главное — человеческая жизнь. Первый вопрос начальства: «Летчик цел? Экипаж цел?»
Если машину можно вытащить, то сначала оценим: а стоит ли? Не возникнет ли новых потерь? В принципе мы почти ни одной машины не оставили, если можно было эвакуировать. Ну а уж если не могли, делали подрывы на полное уничтожение.
Вот представьте себе работу Громова в то время. Сначала нужно быть участником событий, а уж потом писать об этом доклад. Громов работал именно так. А ведь доклад не просто кому-то, а маршалу Ахромееву или Варенникову, это исключительно грамотные, дотошные, требовательные люди. Абы какую бумагу им не подсунешь.