Грот танцующих оленей: Фантастические рассказы
Шрифт:
— Даже летом, — сказала Инид, — здесь по вечерам бывает прохладно. Может, это даже к лучшему — люблю сидеть у огня. Мы зажигаем камин почти каждый вечер.
— Мы? — переспросил Латимер, — Вы произнесли это так, словно все вы тут принадлежите к одному клану.
— К одной стае. Или, пожалуй, к одной шайке. Собратья-заговорщики, хоть заговора нет и в помине. Мы отлично ладим друг с другом. Вот единственное, что тут по-настоящему хорошо: мы отлично ладим друг с другом.
К Латимеру подошел бородач, сидевший в конце стола.
— Меня
— Мне сказали, — откликнулся Латимер, — что вы живете здесь дольше всех.
— Теперь — да. Года два назад самым опытным старожилом был Питер. Мы его так и называли — старина Пит.
— Называли?
— Он умер, — пояснила Инид, — Потому-то теперь нашлось место для вас. Понимаете, дом рассчитан на определенное число жильцов, и не больше.
— Значит, на то, чтобы найти замену умершему, ушло целых два года?
— У меня есть подозрение, — заметил Джонатон, — что все мы принадлежим к какому-то строго очерченному кругу. Мне сдается даже, что надо пройти весьма суровый отбор, прежде чем вашу кандидатуру начнут принимать во внимание.
— Это-то и ставит меня в тупик, — признался Латимер, — Должен же быть некий общий фактор, объединяющий всю группу. Возможно, дело в роде наших занятий?
— Совершенно уверен в этом, — согласился Джонатон, — Вы ведь художник, не так ли?
Латимер утвердительно кивнул.
— А Инид — поэтесса, и очень талантливая. Я занимаюсь философией, хоть и не считаю себя большим философом. Дороти — романистка, а Алиса — музыкант. Она пианистка и не только играет, но и сочиняет музыку. С Дороти и Джейн вы пока незнакомы.
— Пока нет. Я, наверное, догадываюсь, кто они, но незнаком.
— Познакомитесь, — заверила Инид, — Сегодня же вечером. Наша община так мала, что незнакомых в ней быть просто не может.
— Могу я предложить вам что-нибудь выпить? — осведомился Джонатон.
— Не откажусь. Лучше бы шотландское виски, если найдется.
— Найдется все, что угодно. Со льдом или с водой?
— Со льдом, пожалуйста. Если это вас не обременит.
— Здесь никто никого обременить не может, — заявил Джонатон, — Мы охотно заботимся друг о друге.
— Пожалуйста, — попросила Инид, — налейте и мне. Вы знаете, что я люблю.
Как только Джонатон отошел за напитками, Латимер сказал Инид вполголоса:
— Должен сказать, вы все удивительно добры ко мне. Вы приняли меня, постороннего, в свою компанию…
— Ну какого же постороннего! Кому-то когда-то вы были посторонним, но больше вам им не бывать. Неужели не понятно? Вы теперь один из нас. У нас было свободное место, вы его заняли. И останетесь здесь навсегда. Отсюда вам не уйти.
— Вы намекаете на то, что отсюда нет выхода?
— Пробуем его отыскать. Каждый из нас пробовал, некоторые не один раз. Но уйти никому не удалось. Да и куда идти?
— Но
— Вы все еще не поняли. Здесь нет ничего, кроме этого дома. Вокруг дикий лес. Если не беречься, то заблудиться легче легкого. Иной раз нам случалось выходить на поиски заблудившихся всей общиной.
В гостиной появился Андервуд, опустился на диван подле Инид и спросил:
— Ну и как вы тут вдвоем? Поладили?
— Наилучшим образом. Я только что рассказала Дэвиду, что отсюда не выбраться.
— Очень мило, — изрек Андервуд, — однако без толку. Говори не говори, но в один прекрасный день он все равно попробует.
— Да, наверное, — согласилась Инид, — но, если его предупредят заранее, ему будет легче смириться с неудачей.
— Меня терзает простой вопрос, — сказал Латимер, — Какой в этом смысл? Вы заявили за обедом, что каждый из вас пробовал найти разгадку, но никто не нашел.
— Не совсем так. Я говорил вам, что есть несколько гипотез. Но горе в том, что нет возможности выяснить, какая из них верна. Не исключено, что мы давно догадались о причинах нашего заточения, но наверняка мы, по-видимому, не узнаем ничего никогда. Самой романтичной точки зрения придерживается Инид. Она полагает, что нас пасут некие сверхсущества из отдаленных районов Галактики, пасут ради изучения. Понимаете, исследуют нас как образчики человеческой породы. Заперли нас здесь как в лаборатории, но ни во что не вмешиваются. Хотят понаблюдать за нами в естественной обстановке и разобраться, чем мы дышим и что из себя представляем. По ее мнению, при таких условиях нам надлежит вести себя культурно и выдержанно, как мы только сумеем.
— Сама не знаю, верю ли я в это всерьез, — вставила Инид, — но чем плоха идея? Уж во всяком случае, она не безумнее некоторых других догадок. Например, кое-кто теоретизирует, что нам просто-напросто дали шанс продемонстрировать все лучшее, на что мы способны. Какой-то благодетель освободил нас от всех житейских невзгод, поместил в приятную обстановку и предоставил нам сколько угодно времени на развитие наших талантов. Нас вроде бы взяли на содержание.
— Но какой прок в подобной затее? — спросил Латимер. — Если я правильно понял, мы отрезаны от всего остального мира. Что бы мы здесь ни создали, никто об этом и не узнает…
— Почему же никто? — возразил Андервуд, — У нас случаются пропажи. У Алисы пропала одна из ее музыкальных композиций, у Дороти — роман, а у Инид — сразу несколько стихотворений.
— По-вашему, кто-то проник сюда и забрал их тайком? Забрал не подряд, а с выбором?
— Это всего лишь догадка, и не хуже многих других, — подвел черту Андервуд, — Бесспорный факт, что отдельные наши произведения исчезают. Мы ищем их, ищем и больше не находим.
Наконец-то появился Джонатон с налитками и возвестил: