Грот танцующих оленей: Фантастические рассказы
Шрифт:
А труднее всего осознать, что этот человек — пришелец он там или нет — из всех докторов мира выбрал именно его, доктора Джейсона Келли, заштатного докторишку в заштатном городишке.
Доктор так и эдак раскидывал, не розыгрыш ли это, и решил, что все ж таки нет, ведь трехпалую руку и ту штуку, которую он видел, подделать довольно трудно. Да и вообще, вся эта затея — если это только розыгрыш — так глупа и жестока, что просто лишена какого-либо смысла. Никто не питает к доктору такой лютой ненависти, чтобы столько ради этого биться. А даже если б и была
Так что, решил доктор, единственным надежным вариантом решения следует считать, что человек был натуральным пришельцем, а подушечки вполне bona fide [3] .
А если это правда, остается только одно: испытать подушечки.
Доктор встал и начал мерить комнату шагами.
Марта Андерсон. Да, у Марты Андерсон рак, и жизнь ее проиграна — ничто на этом свете, никакие человеческие знания не в состоянии спасти ее. Оперировать Марту было бы безумием, поскольку операцию она вряд ли переживет; а даже если и переживет, дело зашло чересчур далеко. Скрытый убийца, которого она носила в своем теле, уже вырвался на свободу, и надежды на спасение нет.
3
Достоверны (лат.).
И все равно доктору трудно было заставить себя сделать это, ведь она — самая близкая подруга Дженет, бедная, пожилая женщина; все его инстинкты восставали против использования ее в качестве морской свинки.
А если взять старину Кона Джилберта? Проделать что-нибудь подобное с Коном доктор решился бы. Старый сквалыга вполне этого заслужил. Но старина Кон — натура чересчур подлая, чтобы заболеть по-настоящему; хоть он и божится, что болен, но по сути старый скопидом здоров как бык.
Что бы там пришелец ни говорил про побочные явления, но кто может знать заранее? Он сказал, что они изучили метаболизм человечества, но, если рассудить здраво, это совершенно невозможно.
Доктор понимал, что нужный ответ лежит под рукой, стоит только подумать, — он загнан куда-то в глубь сознания, доктор это чувствовал, но делал вид, что догадывается, загонял его подальше и отказывался признать его существование.
Но, пометавшись из угла в угол еще около часа, вывернув свои мозги наизнанку и обратно, доктор уступил и позволил ответу всплыть.
Закатывая рукав и открывая коробку, он был абсолютно невозмутим. Вынимая подушечку и прикладывая ее к руке, он выступал только в качестве непредубежденного естествоиспытателя.
Но вот когда он уже опускал рукав, чтобы Дженет не заметила подушечку и не начала сыпать вопросами, что случилось с его рукой, пальцы его дрожали.
Завтра люди по всему миру за пределами Милвилла выстроятся у дверей клиник, закатав рукава и приготовившись к процедуре. Скорее всего, очередь будет двигаться ровным потоком, потому что делать практически ничего не надо. Просто каждый пройдет перед доктором, а
«По всему миру, — думал доктор, — в каждом его уголке, в каждой деревушке, не обойдут ни одного человека. Даже бедных, ибо это делается бесплатно».
И тогда можно будет ткнуть пальцем в календарь и сказать: «В этот исторический день всем болезням настал конец».
Потому что подушечки не только уничтожат нынешние хвори, но и оберегут от будущих.
И каждые двадцать лет из космоса будут прибывать исполинские корабли, несущие груз подушечек, и будет наступать очередной День Вакцинации. Но теперь это уже будет касаться не столь многих — процедуре будет подвергаться лишь юное поколение. Кто был вакцинирован однажды, больше в этом не нуждается. Единственная вакцинация действует всю жизнь.
Доктор тихонько топнул по полу веранды, чтобы вновь заставить кресло раскачиваться. «Тут было славно, — думал доктор, — А завтра будет славно во всем мире. Завтра многие страхи уйдут из человеческой жизни. А послезавтра, избавившись от несчастий и насилия, люди смогут с уверенностью смотреть в будущее и жить, сколько положено. И пожалуй, эта жизнь будет совершенно здоровой».
Стояла тихая ночь: дети наконец-то забросили игры и разошлись по домам. Да и доктор устал. Теперь-то он мог признаться себе, что устал. Теперь, спустя столько лет, признание в усталости не станет предательством.
В доме негромко замурлыкал телефон, и этот звук заставил доктора прервать свои покачивания и сесть на краешке кресла.
Послышались мягкие шаги Дженет по направлению к телефону, и, услышав ее нежный голос, доктор затрепетал.
Теперь, всего через мгновение, она позовет его, и придется идти в дом.
Но она не позвала его, продолжая разговор.
Доктор снова устроился в кресле поудобнее.
Он опять забылся: телефон больше не враг, и его звонки больше не преследуют доктора.
Потому что Милвилл оказался первым. Он уже избавился от страха. Милвилл оказался «подопытным кроликом», испытательным полигоном.
Первой стала Марта Андерсон, за ней последовал Тэд Карсон с подозрительными шумами в легких, а за ним — ребенок Юргена, подцепивший пневмонию. И еще дюжина прочих, пока подушечки не подошли к концу.
И тогда вернулся пришелец.
И пришелец сказал… что же он такое сказал?
— Не считайте нас благодетелями или суперменами. Мы ни то ни другое. Думайте обо мне, если вам угодно, как о своем соседе.
«Так пришелец пытался добиться понимания, — подумал доктор, — стремясь перевести их деяние на язык обычных идиом».
А было ли такое понимание, сколько-нибудь глубокое понимание? Доктор в этом сомневался.
Хотя пришельцы во многом напоминали людей, даже умели шутить.
В памяти доктора застряла лишь одна шутка, сказанная пришельцем. Довольно глупо, если вдуматься, но эта шутка тревожила доктора.
Распахнулась затянутая сеткой дверь, на крыльцо вышла Дженет и села на лавку.