Гроза в Безначалье
Шрифт:
…Варуна так и не понял, что заставило его обернуться.
Бог привычно скользил по зеленовато-лазурной поверхности океана (о, не Предвечного! — обычного, земного…), удобно расположившись в мягком седле с высокой лукой. Подпруги седла сходились под брюхом любимой белой
17
Макара — зубастое морское чудовище, ездовая вахана Варуны, Локапалы Запада, по всем признакам — крупная акула. Она же — символ Камы, бога любви.
Это был своего рода ритуал, неукоснительно исполнявшийся Повелителем Пучин вот уже много веков. Да что там — веков! Слово-то до чего несуразное… Еще тогда, когда ни о какой Троице никто и слыхом не слыхивал, а Водоворот с Митрой-Другом (позднее — Митрой-Изгнанником) вдвоем вершили судьбы Трехмирья — уже в то седое время…
И все-таки неясный порыв заставил Повелителя Пучин вынырнуть из грез и оглянуться.
Его макару поспешно догонял морской змей. Не самый крупный из тварей глуби, но и далеко не малыш. В лучах заходящего солнца чешуя змея искрилась огнями-сполохами, гребень топорщился зазубренными шипами, а в глазницах светляками в янтаре рдели разгорающиеся угли.
«Что-то не припомню такого, — подумал Варуна, дергая вислый ус, больше похожий на водоросль. — Небось посыльный, из дворца…»
Змей был уже совсем близко. Варуна придержал недовольную таким оборотом дел макару — и тут с удивлением заметил, что выраставшего прямо на глазах змея окутывают облака пара.
Словно тело рептилии источало нестерпимый жар, от которого морская вода с шипением испарялась.
— Как это понимать?! — грозно нахмурил брови Повелитель Пучин.
В ответ пасть змея распахнулась неестественно широко, и из зева вырвалось золотистое пламя, само, в свою очередь, принявшее форму разинутой пасти с пламенными клыками.
Белая макара от рождения ничего не слышала про такую глупость, как страх. Вечно голодная, она немедленно ринулась на врага с явным намерением перемолоть его своими страшными челюстями. Ей было не впервой сталкиваться и с более серьезными на вид противниками, рано или поздно попадавшими в ее бездонное брюхо, однако Варуна придержал зубастого «скакуна» и просто махнул рукой в сторону змея, как бы набрасывая на него незримое покрывало.
Не успела рука Водоворота опуститься, как возникшая из ниоткуда пенная волна высотой в добрых четыре посоха накрыла змея, гася извергаемое им пламя.
Однако едва осела вскипевшая пена, как пышущая жаром пасть вновь устремилась к Повелителю Пучин, и Водоворот даже не заметил, в какой момент очутился в Безначалье.
Змея не было. Был сплошной рев стены огня, которая тянула к Миродержцу Запада
Даже бесстрашная макара растерялась!
Старейший из Локапал только усмехнулся и, не слишком торопясь, погрузился в воды Предвечного Океана, уходя на глубину.
Однако огонь окружил его и здесь, в толще Безначальных вод! Этого не могло быть — но это было!
Жар опалял лицо, проникал внутрь, под кожу, казалось, кровь вот-вот вскипит в жилах, мысли плавились, путались, текли лавой — и последним усилием, судорогой бытия, меркнущее сознание Локапалы вцепилось в некий глубинный стержень, который один еще сохранял твердость внутри растекшейся лужи — бывшей души бога.
Стержень вздрогнул, завибрировал — и в следующее мгновение взорвался.
Величайший гнев рванулся наружу из глубины естества Водоворота, и необоримая Сеть Варуны развернулась кольцом, двинувшись навстречу огненным языкам, стремясь захватить, спеленать, не выпустить неведомого врага…
И огонь исчез. Словно его не было.
Еще только приходя в себя, Варуна вынырнул на поверхность Прародины, машинально сматывая Сеть, которая послушно вернулась в его руку.
Никого. Предвечные воды были пустынны.
— …Душа бога, подобная расплавленной луже? — задумчиво повторил Словоблуд, клюнув носом. — Красиво. Хотя жутковато. И что, Варуне после битвы тоже было видение?
— Да, было.
— Поле боя? Замерло, стынет в ознобе неподвижности: задрали хобот трубящие слоны, цепенеют лошади…
— Не совсем. Поле боя, но кругом вовсю гремит битва. Только Водовороту до нее нет никакого дела, поскольку великое горе застилает пеленой его глаза. Он садится, скрещивает ноги, его хватают за волосы, рядом сверкает вспышка — и все.
— Так почти неделю назад погиб на Поле Куру восьмидесятипятилетний Дрона, великий воитель, Брахман-из-Ларца, — глухо пробормотал Брихас, играя распушенным концом гирлянды.
Я кивнул.
Я тоже думал об этом.
— А Яме привиделась смерть Гангеи Грозного по прозвищу Дед.
Теперь пришлось кивнуть моему собеседнику.
— Ну и на сладкое: слушай мою историю и не говори, что она неоригинальна, — усмехнулся я.
Усмешка вышла кривой и веселой не более чем погребальный костер.
На этот раз Словоблуд молчал еще дольше, словно разучился говорить, так что я не выдержал первым.
— Чью смерть видел я?
— Чью смерть? Разве ты не знаешь, Индра? — Старик очнулся, закашлялся, и щеки его обвисли чуть ли не до самого пола. — Ты видел смерть Карны-Секача. Того, чей панцирь…
Словоблуд осекся и спешно хлебнул из чаши.
— Прости, Индра. Я не хотел… Скажи лучше глупому старцу: Яма и Варуна — они тоже не поняли, кто умирал в их видениях?
— Не поняли. Во всяком случае, не больше меня. Что, как я вижу ТЕПЕРЬ, весьма удивительно. Ведь все мы следили за битвой на Поле Куру, все имели счастье в подробностях лицезреть… Еще и в ладоши хлопали, «Славно!» — кричали! Кстати, Наставник, ты сопоставил, что все три видения напоминают Миродержцам о гибели трех предводителей столичных войск?! Дед был первым воеводой, Брахман-из-Ларца — вторым, Карна-Секач — третьим… и все трое когда-то учились у Рамы-с-Топором!