Гроза Византии
Шрифт:
Старый славянин заметил это.
– Усни, Изок, и ты Ирина! – сказал он.
– А ты?
– Я не могу…
– Тогда и мы не будем спать.
– Нет, нет!… Вам, особенно тебе, Изок, необходим отдых. Ирина, ты останешься здесь, а я укажу ему место, где он будет в полной безопасности. Сказав так, Лука увел юношу.
– Его никто не найдет, если даже придут сюда, – сказал он Ирине, возвратившись в хижину.
– О, Лука, скажи мне, мы уйдем отсюда? – спрашивала девушка.
– Что и сказать тебе – не знаю… Кто знает волю судьбы?
– Но мы должны уйти!
– Пусть вернется
– Мой отец! Как сладко мне это слово!…
Лепеча так, Ирина заснула. Она не помнила, долго ли ей пришлось спать, только громкий шум, крик, бряцанье железа о железо разбудили ее. «Что там такое? Верно, пришли за Изоком», – подумала Ирина и выбежала из хижины.
Она не ошиблась. На поляне, перед хижиной, она увидала надменного вида патриция, громко спорившего с ее дедом. Около патриция стояло двое вооруженных воинов, ожидавших приказаний своего начальника.
– Ты должен был видеть его, – кричал патриций.
– Нет, благородный господин, здесь никого не было! – смиренно отвечал Лука.
– Лжешь!
– Я никого не видал…
– Следы показывают, что варвар скрылся здесь…
– Пусть благородный господин прикажет осмотреть все кругом, и, если он кого-нибудь найдет, я готов ответить жизнью!…
– Твоей жизнью! Кому она нужна, собака? Ну, смотри, я ухожу, мы уже все обшарили кругом, и, если ты только осмелился солгать, то берегись, горе тебе!
Говоривший обвел глазами вокруг, и взгляд его остановился на вышедшей из хижины Ирине.
– Это кто? – отрывисто спросил он.
– Моя внучка, благородный господин!
Патриций так и впился глазами в девушку.
Ирина смутилась под этим совершенно новым для нее взглядом, в котором так и отражалась – она инстинктом чистой неиспорченной души чувствовала это – какое-то неведомое для нее скверное чувство.
– Внучка, ты говоришь? Подойди сюда, красавица!… Вот цветок, который так пышно расцвел в нашем парке, и я не знал об этом. Как твое имя?
– Ирина!
– Чудное имя! Вот что, старик: я уже сказал, что я тебе не верю, но что же делать! Если ты и скрыл варвара где-нибудь, то, признаю это, скрыл ты его очень ловко… Ты упорствуешь и не хочешь мне выдать его, так вот что: я, чтобы сломить твое упорство и заставить тебя быть искренним, беру эту девушку заложницей!
– Нет, нет, – закричал Лука, – ты не посмеешь этого!…
– Отчего?
– Она – моя внучка!
– Ну, так что же?
– Я не отдам тебе ее…
– Посмотрим, как ты это сделаешь… Эй, вы!… Взять ее!…
– А старика? – спросил один из солдат.
– Оставьте эту падаль!
Ирина отчаянно отбивалась от солдат. Лука кинулся к ней на помощь. Он с ожесточением вцепился в одного из воинов, но тот, чтобы избавиться от него, ударил его мечом…
Лука покатился с рассеченной надвое головой…
Дикий крик Ирины, видевшей это злодеяние, огласил парк. Ей в ответ раздался другой крик.
Это Изок, вырвав с корнем молодое деревцо, кинулся на помощь сестре. – Вот он, вот, держите! – закричал патриций, кидаясь сам в сторону и укрываясь за ближайшим деревом.
Изок бешеным ударом свалил с ног солдата, державшего
После недолгой борьбы Изок был схвачен и крепко опутан веревками.
Ирину пришлось тоже связать…
Поляна скоро опустела…
Лука, уже мертвый и похолодевший, остался на том месте, где упал.
20. НАЧАЛО БОРЬБЫ
Ирина эту ужасную сцену, так неожиданно разыгравшуюся перед ее глазами и участницей которой стала она сама, сперва не приняла за действительность. Ей казалось, что она видит какой то ужасный сон, и стоит ей только сделать усилие проснуться – все это мигом развеется, как дым от дуновения ветра, – и снова, но уже наяву, возвратятся сладкие мечты и грезы.
Но, увы, страшная действительность скоро дала себя почувствовать. Веревки резали ее тело, грубые толчки императорских гвардейцев помимо ее собственной воли заставляли ее передвигать ноги и идти вперед, а этот противный начальник солдат, лишивших ее самого дорогого на свете существа, шел рядом и шептал ей на ухо слова, смысл которых заставлял ее краснеть даже в такую минуту.
Впрочем, она плохо понимала, что говорит ей этот человек. Отдельные фразы, достигавшие ее слуха, поражали ее, заставляли невольно краснеть, но общий смысл все-таки ускользал. Пониманию этого ребенка-полудикаря мало была доступна витиеватая, полная фигурных оборотов, речь византийца.
Она так была поражена постигшим ее несчастьем, что все еще жила душой в страшной сцене, разыгравшейся на берегу Босфора в том мирном уголке, где она провела всю свою жизнь.
"Как прав был Лука! – говорила сама себе Ирина. – Еще вчера он говорил мне, что в счастье скрыто горе… Явилось счастье и тотчас же оно затмилось горем!… Неужели все так бывает на свете?…”
Машинально она стала прислушиваться к тому, что говорил шедший рядом с ней византиец.
– Ты была, – шептал он ей, – среди всех цветов парка нашего императора самым роскошнейшим, самым пышным, но это было в лесной глуши, вдали от всего живого… Только птицы да солнце любовались твоей красотой, но теперь, о, радуйся же, радуйся, теперь все изменится, все пойдет по-другому! Мой дом полон золота, серебра и багряниц. Сотни рабов будут стремиться выполнить каждое твое желание, каждую твою прихоть; все, что на земле есть великолепного, роскошного, все будет готово к твоим услугам, и в моем доме ты, скромный цветочек, распустишься еще пышней, станешь еще прекраснее… И все это будет тебе за один только твой ласковый взгляд, за твою улыбку, за ласковое слово…
– Что тебе нужно от меня? – невольно вырвалось у расслышавшей эти слова Ирины.
Она вся дрожала.
– Любви, твоей любви… – услышала она.
– К тебе? К убийце?
– Какой же я убийца? Что ты!
– А Лука…
– Так это вовсе не я… Виноват вон тот гвардеец, а я тут ни причем… Да что тебе в этом старике? Он достаточно пожил, на что ему была жизнь? Пожил на свете и умер – таков уж вечный закон природы, а как умереть – от болезни ли, от меча ли – не все ли равно…
– Отпусти меня!