Гроздь

Набоков Владимир Владимирович

Чтоб в этот час твои уста, как бездыханные, молчали… Вот — целомудрие печали, глубин священных чистота.

ТРИСТАН

I. "По водам траурным и лунным…"

По водам траурным и лунным не лебедь легкая плывет, плывет ладья и звоном струнным луну лилейную зовет. Под небом нежным и блестящим ладью, поющую во сне, с увещеваньем шелестящим волна передает волне.

В

ней рыцарь раненый и юный склонен на блеклые шелка, и арфы ледяные струны ласкает бледная рука.

И веют корабли далече и не узнают никогда, что это плачет и лепечет — луна ли, ветер иль вода…

II. "Я странник. Я Тристан. Я в рощах спал душистых…"

Я странник. Я Тристан. Я в рощах спал душистых и спал на ложе изо льда. Изольда, золото волос твоих волнистых во сне являлось мне всегда.

Деревья надо мной цветущие змеились; другие, легкие, как сны, мерцали белизной. Изольда, мы сходились под сенью сумрачной сосны.

Я тигра обагрял средь тьмы и аромата, и бег лисицы голубой я по снегу следил. Изольда, мы когда-то вдвоем охотились с тобой.

Встречал я по пути гигантов белоглазых, пушистых, сморщенных детей. В полночных небесах, Изольда, в их алмазах ты не прочтешь судьбы моей.

1921

“Ты видишь перстень мой? За звезды, за каменья…”

Ты видишь перстень мой? За звезды, за каменья, горящие на дне, в хрустальных тайниках, и на заломленных русалочьих руках, его я не отдам. Нет глубже упоенья, нет сладостней тоски, чем любоваться им в те чуткие часы, средь ночи одинокой, когда бывает дух ласкаем и язвим воспоминаньями о родине далекой… и многоцветные мне чудятся года, и колокольчики лиловые смеются, над полем небеса колеблются и льются, и жаворонка звон мерцает, как звезда… О, прошлое мое, я сетовать не вправе! О, Родина моя, везде со мною ты! Есть перстень у меня: крупица красоты, росинка русская в потускнувшей оправе…

“Я помню только дух сосновый…”

Я помню только дух сосновый, удары дятла, тень и свет… Моряк косматый и суровый, хожу по водам много лет.

Во мгле выглядываю сушу и для кого-то берегу татуированную душу и бирюзовую серьгу.

В глуши морей, в лазури мрачной, в прибрежном дымном кабаке — я помню свято звук прозрачный цветного дятла в сосняке.

РОЖДЕСТВО

Мой календарь полуопалый пунцовой цифрою зацвел; на стекла пальмы и опалы мороз колдующий навел.

Перистым вылился узором, лучистой выгнулся дугой, и мандаринами и бором в

гостиной пахнет голубой.

23 сентября 1921

Берлин

НА СЕЛЬСКОМ КЛАДБИЩЕ 

На кладбище — солнце, сирень и березки и капли дождя на блестящих крестах. Местами отлипли сквозные полоски и в трубки свернулись на светлых стволах.

Люблю целовать их янтарные раны, люблю их стыдливые гладить листки… То медом повеет с соседней поляны, то тиной потянет с недальней реки.

Прозрачны и влажны зеленые тени. Кузнечики тикают. Шепчут кусты, — и бледные крестики тихой сирени кропят на могилах сырые кресты.

1923

VIOLA TRICOLOR [2]

Анютины глазки, веселые глазки, в угрюмое марево наших пустынь глядите вы редко из ласковой сказки, из мира забытых святынь…

Анютины глазки… Расплывчато вьется по черному бархату мягкий узор, лиловый и желтый, и кротко смеется цветов целомудренный взор…

2

Фиалка трехцветная (лат.).

Мы к чистой звезде потеряли дорогу, мы очень страдали, котомки пусты, мы очень устали… Скажите вы Богу, скажите об этом, цветы!

Простим ли страданью, найдем ли звезду мы? Анютины глазки, молитесь за нас, да станут все люди, их чувства и думы, немного похожи на вас!

В ЗВЕРИНЦЕ

Тут не звери, а боги живут! Ослепленный любуется люд павлинами, львами… А меня почему-то привлек ты, пушистый, ушастый зверек с большими глазами. Отыскал тебя в дальних краях путешественник в синих очках, в кокосовой шапке и, с добычей вернувшись назад, написал по-латыни доклад о складке на лапке… Ходит, ходит, не видя людей, желтый лев за решеткой своей, как маятник медный; рядом — белый сияет павлин… Кто заметит тебя? Ты один, тушканчик мой бедный! И с тоскою великой любви я в глаза углубляюсь твои, большие, больные: в них вся жалоба жизни моей, в них предсмертная кротость детей, страданья родные…

НОЧНЫЕ БАБОЧКИ

Я помню вечера в начале листопада, ночную глубину тоскующего сада, где дуба одного листва еще густа, и млеет мглистая густая темнота под ветками его, и нежные ночницы еще к нему летят в лиловый сонный час: трепещут в темноте незримые ресницы, порхают призраки пушистые… Для вас, ночные бабочки, приманку я готовлю: предчувствуя с утра удачливую ловлю, я пиво пьяное мешаю пополам с согретой патокой, потом прибавлю рому.