Гроздья гнева
Шрифт:
Крысиные хвостики крикнули Уинфилду:
— В следующую партию тебя примем.
Пожилая женщина сказала:
— Если она придет и будет хорошо себя вести, пусть играет. Ты, Эмма, сама была такая же.
Игра началась снова, а Руфь лежала в палатке и горько плакала.
Грузовик ехал по красивым дорогам, мимо фруктовых садов, где уже розовели персики, мимо виноградников, где чуть зеленели крупные виноградные гроздья, ехал под ореховыми деревьями, протягивавшими свои ветки до середины дороги. У въезда
Эл сказал:
— Когда фрукты созреют, работа здесь должна быть. Чудно! Ты еще и спросить не успел, а тебе уже заявляют: работы нет. — Он вел грузовик медленно.
Отец сказал:
— А что, если все-таки зайти спросить? Может, они знают, где есть работа? Давайте попробуем.
Вдоль дороги шел человек в синем комбинезоне и синей рубашке. Эл поравнялся с ним и остановил машину.
— Послушайте, мистер, — сказал он. — Может, знаете, где тут есть работа?
Человек остановился и с насмешкой посмотрел на Эла; во рту у него не хватало одного зуба.
— Нет, — сказал он. — Может, вы знаете? Я уже целую неделю рыскаю, ничего не нашел.
— Вы откуда, из правительственного лагеря? — спросил Эл.
— Да.
— Тогда залезайте, садитесь. Поищем вместе.
Человек взобрался на грузовик по заднему борту и спрыгнул на платформу.
Отец сказал:
— Что-то мне чудится, что ничего нам не найти. Но поискать все-таки надо. А где искать, и сами не знаем.
— Не мешало бы в лагере кое-кого порасспросить, — сказал Эл. — Ну как, дядя Джон, получше тебе?
— Все болит, — ответил дядя Джон. — Живого места во мне нет, а дальше еще хуже будет. Надо уходить, я вам несчастье приношу.
Отец положил руку ему на колено.
— Слушай, — сказал он, — не уходи. У нас и так большой урон: дед и бабка померли. Ной и Конни сбежали, проповедник сел в тюрьму.
— Чудится мне, что мы этого проповедника еще увидим, — сказал Джон.
Эл потрогал яблочко на рычаге.
— Ты болен, вот тебе и чудится всякое, — сказал он. — Да что в самом деле! Поехали назад, поговорим с людьми, узнаем, где есть работа. А то все равно что с завязанными глазами крыс ловить. — Он остановил грузовик, высунулся из кабины и крикнул: — Слушайте, мистер! Мы едем назад в лагерь, там спросим насчет работы. Что зря бензин жечь!
Их пассажир нагнулся над бортом.
— Не возражаю, — сказал он. — Я свои ходули по самые щиколотки стер. И во рту со вчерашнего дня ни крошки не было.
Эл развернулся посреди дороги и поехал назад.
Отец сказал:
— Мать огорчится, ведь Том сразу устроился на работу.
— Может, он и не устроился, — сказал Эл. — Может, так же вот ищет. Мне бы куда-нибудь в гараж. Я это дело люблю — быстро научусь.
Отец хмыкнул, и до самого лагеря они ехали молча.
Когда комиссия ушла, мать села на ящик у палатки и растерянно взглянула на Розу
— Да, — сказала она. — Да… давно я себя так не чувствовала. А какие они обходительные.
— Я буду работать в детской комнате, — сказала Роза Сарона. — Они мне предлагали. Присмотрюсь, как за детьми ходят, буду все знать.
Мать задумчиво покачала головой.
— Вот бы хорошо, если б наши получили работу, — сказала она. — Будут работать, будут хоть немного денег домой приносить. — Ее глаза смотрели куда-то вдаль. — Они будут работать на стороне, а мы здесь. Народ кругом хороший. Вот оправимся немного, куплю печку — это прежде всего. Они недорогие. Потом купим настоящую палатку — большую, и подержанные пружинные матрацы. А под брезентом будем есть. По субботам здесь танцы. Говорят, туда и знакомых можно приглашать. Жалко, у нас здесь никого нет. Может, у мужчин приятели заведутся.
Роза Сарона посмотрела на дорогу.
— Эта женщина, которая говорила, что я выкину…
— Перестань, — осадила ее мать.
Роза Сарона тихо сказала:
— Я ее вижу. Она, кажется, сюда идет. Вон… Ма, не позволяй ей…
Мать обернулась и посмотрела на приближающуюся к ним женщину.
— Здравствуйте, — сказала та. — Меня зовут миссис Сэндри, Лизбет Сэндри. Я с вашей дочкой уже разговаривала.
— Здравствуйте, — сказала мать.
— Ликует ли душа ваша в господе?
— Ничего, ликует, — ответила мать.
— А вы приобщались к благодати?
— Приобщалась. — Взгляд у матери был холодный, настороженный.
— Вот и хорошо, — сказала Лизбет. — Грешники забрали здесь большую силу. Вы приехали в страшное место. Кругом нечестивость. Нечестивые люди, нечестивые деяния. Истинно верующим нет сил терпеть. Мы живем среди грешников.
Мать чуть покраснела и сжала губы.
— А по-моему, люди здесь хорошие, — сухо сказала она.
Миссис Сэндри вытаращила на нее глаза.
— Хорошие? — крикнула она. — Разве хорошие люди станут танцевать в обнимку? Говорю вам: в этом лагере душу не спасешь. Я была вчера на молитвенном собрании в Уидпетче. Знаете, что проповедник нам сказал? «Этот лагерь, говорит, сборище нечестивцев. Бедняки хотят жить как богатые люди. Им надо оплакивать свои прегрешения, а они танцуют в обнимку». И еще говорил: «Те, кто сейчас не с нами, те закоренелые грешники». Как приятно было слушать! Мы знали, что нам бояться нечего, потому что мы не танцуем.
Мать была вся красная. Она медленно встала и двинулась на миссис Сэндри.
— Уходи! — сказала она. — Уходи сию же минуту, пока я греха на душу не взяла — не послала тебя куда следует. Иди оплакивай свои прегрешения.
Миссис Сэндри разинула рот. Она попятилась и вдруг злобно крикнула:
— Я думала, вы верующие.
— Мы и есть верующие, — сказала мать.
— Нет, вы грешники, вам только в аду гореть. Я все расскажу на собрании. Я вижу, как ваши черные души горят в адском пламени. И невинный младенец у нее во чреве тоже горит.