Грозное лето
Шрифт:
— Рад увидеть вас лично. Поручика получили? Получили. Молодец. Я хотел наказать вас вместе с Жилинским и Караганом, но потом повелел передать вам с супругой мои поздравления по случаю бракосочетания. Вам передавали мои поздравления?
— Передавали, ваше императорское высочество. Я… мы с супругой были бесконечно счастливы.
— Ну, вот и хорошо… Господа, — обратился великий князь к сопровождавшим его чинам, — представьте себе, хотел упечь под арест, а представил к внеочередному производству. Устроили в казармах свадьбу! Видано ли? Но молодцы. Отчаянная наша молодежь, приходится сменять
Покотило, юлой вертевшийся возле именитого гостя, хотя был и грузноват для этого, растаял от удовольствия и сказал, как рапорт отдал:
— Вот такие они все, наши донцы, ваше императорское высочество. В огонь и в воду, и даже арест им не арест. Свадьба в казармах! Уму непостижимо!
Великий князь посмотрел на него, как с минарета, будучи на голову выше, и благодушно заметил:
— С такими молодцами, генерал, и нам с вами не страшны ни огонь, ни вода.
— Так точно, ваше императорское высочество, не страшны, — торжествовал Покотило и в экстазе подбил свои седые половинки бороды.
Великий князь спросил у Александра:
— Когда выпуск, поручик и будущий штабс-капитан?
— Летом, ваше императорское высочество. Вот пройду практикум еще и в родных краях и — в Варшаву, там есть вакансии.
— К Жилинскому? Он сейчас воюет с германцами в Киеве, игры у них там военные. Надо полагать, что теперь от Притвица и его армии останется круглый ноль, — сказал великий князь с нескрываемой иронией и нахмурился. Знал он Жилинского по маньчжурской армии, и было ясно видно, что не особенно жаловал, но более ничего говорить не стал и тут же забыл об Александре Орлове, потому что крупно шагнул по ковровой дорожке к украшенному государственными флагами зданию, только что расписанному по приказанию Александра в голубой цвет, такой яркий, что августейший гость похвально заметил: — Как небо голубое… Вы не находите, поручик? Не знаете, кто это обладает таким художественным вкусом?
— Очевидно, те, кто красил, ваше высочество, — ответил Александр.
Покотило был тут как тут и выдал Александра:
— Скромничает, ваше высочество. Главноуправителем-то здесь является сам поручик Орлов.
— Будущий штабс-капитан, Василий Иванович. Близкий будущий — запишите, князь Кантакузея, мое повеление. А поручика Орлова причислить к моему штабу после выпуска из академии.
— Слушаюсь, ваше высочество, — ответил адъютант.
Александр был ни жив ни мертв. Такая честь! «Да за что, помилуйте, ваше высочество? Я ведь еще прохожу курс в академии», — готов был он сказать, но попробуй скажи — беды не оберешься, и вслух сказал:
— Я преисполнен самой сердечной благодарности, ваше императорское высочество, но…
Великий князь глянул на него, как с турецкого минарета, и недовольно заметил:
— Поручик, я не люблю сантиментов, а тем более «но»… Если бы я не знал вас, вы были бы наказаны.
— Виноват, ваше императорское высочество. С вашего позволения, я хотел сказать, что меня, кажется, пошлют в распоряжение командующего Варшавским военным округом.
Великий князь остановился на ступеньках, ведших на верх берега Дона, и спросил почти пренебрежительно:
— К Жилинскому? А если начнется война? Вы уверены,
— Слушаюсь, ваше императорское высочество, — отчеканил Александр.
…Через полчаса великий князь отбыл на Воронеж, без остановки в Новочеркасске.
Наказный атаман генерал Покотило проводил его, помахал ручкой, как будто великий князь мог видеть это, потом достал платок, вытер голову, лицо, порозовевшее за последние дни от солнца, как у молодого, вздохнул с великим облегчением, перекрестился и как молитву произнес:
— Слава богу, все обошлось благополучно, и никто в ноги не бросался со всякими просьбами. И у вас обошлось, когда вы вздумали рассуждать. Счастье ваше, что вы понравились его высочеству, что с ним случается раз в десять лет, не то посидели бы вы в тигулевке, — сказал он Александру. — Но, в общем, вы молодец, поручик и будущий вскоре штабс-капитан. Великий князь слов на ветер не швыряет и прикажет вашему академическому начальству.
Александр и сам был доволен, что все хорошо кончилось, и единственное, о чем мечтал в эти минуты, так это о том, чтобы скорее добраться до кровати и уснуть, так как все эти ночи он почти не смыкал глаз.
…А потом были торжества по случаю выпуска из академии, пирушки и шампанское и не было Надежды, — она была чем-то занята и уходила из дому.
И Марии не было, — она усиленно занималась на медицинских курсах, как будто к войне готовилась.
В Варшаву Александр прибыл немного позже назначенного срока, и секретарь начальника штаба Крылов сказал ему:
— Поздно прибыли, молодой человек… Виноват, господин офицер.
— Это вас не касается. Доложите обо мне начальнику штаба.
— Его превосходительства, генерала Орановского, нет, он в отъезде, молодой человек. И ваша вакансия, кажется, уже занята, так вот, молодой человек… Пардон, что ничего более сообщить не могу.
Александр возмутился:
— Штабс-капитан, с вашего позволения, — поправил он Крылова и поддел: — А поздно или рано, об этом судить не вам, сударь. Прошу доложить обо мне начальнику штаба.
Крылов измерил его с ног до погон сверлящим, холодным взглядом, небрежно снял с рукава своего изящного гражданского кителя какую-то волосинку и произнес равнодушно:
— Начальник штаба, его превосходительство генерал Орановский, изволит пребывать в отлучке, так что докладывать некому. Зайдите через неделю.
— В таком случае я испрошу приема у командующего.
— Испрашивайте, штабс-капитан, — язвительно пробормотал Крылов, уткнувшись в бумаги, которыми был завален его стол, и добавил: — Его высокопревосходительство командующий именно вас и ждет и только что изволил приехать из Киева специально для приема вашей академической персоны.
Орлов готов был наговорить самых резких слов от возмущения, что этот штатский щеголь, одетый с иголочки, издевается над ним, но не стал этого делать, повернулся на мутно-желтом ковре так, что он сжался под его сапогами, и ушел.