Грозный царь московитов: Артист на престоле

Володихин Дмитрий Михайлович

Формальное примирение между монархом и его недоброжелателями происходит в 1549 году: царь публично снимает с них вину за прежние злоупотребления. На митрополичьей кафедре стоит человек государственного ума, великого милосердия и обширных знаний — святой Макарий. Как видно, у него получалось направлять неистовую энергию молодого царя в доброе русло и не давать ей выхлестываться бурно, разрушительно. У этого покоя, правда, была своя цена: государь прекрасен в роли арбитра, милостивца, стоя-теля за православную державу, но… неполновластеи.

В ходе реформаторской деятельности образовалась некая коллегия, впоследствии поименованная князем Андреем Михайловичем Курбским Избранной радой. На протяжении поколений историки спорят, чем она являлась: постоянно действующим административным органом, политическим клубом, Ближней думой,

группой теснейших сотрудников царя? Не так давно вышла книжка А. И. Филюшкина, автор которой вообще отрицает существование Избранной рады.

По всей видимости, Избранная рада была чем-то наподобие того политического кружка, который работал при Александре I в начальные годы его правления. С той лишь разницей, что деятельность Избранной рады оказалась намного результативнее. В ее состав, помимо самого государя, входили: окольничий Алексей Федорович Адашев, священник кремлевского Благовещенского собора Сильвестр, боярин князь Дмитрий Иванович Курлятев, возможно, митрополит Макарий. Что касается других политических деятелей того времени, то их присутствие в составе менее вероятно. Однако, поскольку ни в летописи, ни в каких-либо архивных комплексах работа Избранной рады не отражена, о ее функционировании и составе больше приходится гадать, чем делать выводы на устойчивой информационной основе.

Вероятно, Избранная рада играла роль политического консультативного совета, а также буфера между государем, аристократическими партиями и церковью. Здесь согласовывались позиции по важнейшим вопросам внутренней политики и рождались окончательные формулировки административных решений. Но реальной властью наделена была все же не Избранная рада, а Боярская дума и государь.

Итак, государь и боярское правительство, используя в качестве инструмента Избранную раду, провели ряд серьезных реформ.

Были отменены кормления, и на их место пришел сбор "кормленого окупа", то есть денежных средств, которые потом распределялись казной между представителями военно-служилого класса. На местах ограничена была власть наместников и волостелей — администраторов, присылаемых из Москвы; значительная часть их прерогатив перешла к выборным должностным лицам: излюбленным головам, земским и губным старостам. Они теперь занимались оперативной работой, следствием и судом по воровским, разбойным делам и прочей уголовщине, а также урегулированием поземельных вопросов.

Казенные денежные сборы возросли. Представители знати и монастыри, освобожденные от уплаты государственных налогов и пошлин так называемыми тарханными грамотами, утратили эту льготу (хотя и не повсеместно). Специальным уложением о службе определялось следующее: служилые люди обязаны приходить на воинские смотры "конны, людны, оружны", а количество бойцов, которых они должны были выставлять, рассчитывалось по строго установленным нормам в зависимости от размеров их земельных владений.

Сформировалась стройная система центральных ведомств. Их тогда называли избами (Поместная изба, Челобитенная изба, Розбойная изба) или приказами. Умножилось количество "приказных людей" (грамотных профессиональных чиновников) — дьяков и подьячих.

В 1550 году вступил в силу новый Судебник, заменивший своего предшественника — маленький Судебник 1497 года: тот содержал целый ряд устаревших за полстолетия норм. Новый свод общерусских законов оказался значительно обширнее. Он является аналогом современного Уголовно-процессуального кодекса, но помимо этого содержит ряд важных норм по другим отраслям права. Многие области Московского государства получили территориальные своды законов — "уставные грамоты". Некоторые земли России имели подобные документы и прежде, так что выдача грамот была не столько нововведением реформаторов, сколько последовательной политикой. Приказные органы того времени работали в соответствии со специальными инструкциями, по значению и составу своему соответствующими современным профильным кодексам. Известен, например, подобного рода документ, специально разработанный для Разбойного приказа. Он представляет собой аналог значительной части Уголовного кодекса в современном его понимании.

Церковь, ведомая святым Макарием, создала "Великие Минеи Четьи", то есть тот самый общерусский пантеон святых, а на соборе 1551 года одобрила "Стоглав" — важнейший универсальный сборник, содержащий юридические, нравственные, вероисповедные и административные

нормы. В нем же декларировалось исключительно важное для истории русского просвещения решение учредить по городам "книжные училища".

В 1551 году также удалось прийти к приемлемому компромиссу в вопросе о церковном землевладении, полемику по которому московские митрополиты вели с правительственными кругами на протяжении нескольких десятилетий. Государство всячески стремилось ограничить аппетиты священников, а еще того лучше — реквизировать владения архиерейских домов и монашеских обителей. Напротив, церковь желала сохранить и приумножить свое достояние: выходу поместий и вотчин из "службы" в пользу монастырей и архиереев были поставлены жесткие ограничения. Теперь же в честь казанской победы 1552 года был воздвигнут великолепный Покровский собор, более известный нашим современникам в качестве храма Василия Блаженного. Это была великая по объему работа, и выполнили ее в необычайно короткий срок — всего-то за десятилетие!

Ко второй половине 1550-х годов главное реформаторам удалось завершить. Административно-политическая структура державы обрела черты устойчивости и здравой унификации. Можно сказать, при Иване III старая Русь очищалась в плавильном горне, вытекая оттуда чистым металлом России, а при Иване IV Россия отливалась в конкретные формы государственного бытия.

В марте 1553 года царь слег с тяжелой болезнью, от которой не чаял оправиться. Он написал завещание и велел привести к присяге царевичу Дмитрию Ивановичу бояр, а также князя Владимира Андреевича Старицкого. Большинство не изъявило воли к сопротивлению, некоторые сказались хворыми, но Старицкие не торопились повиноваться. Некоторые вельможи (князья Давыд Федорович Палецкий и Дмитрий Иванович Курлятев, казначей Никита Афанасьевич Фуников-Курцев) начали с ними переговоры. В них явственно звучало предположение, что новым государем будет не малолетний Дмитрий Иванович, а Владимир Андреевич. Сильвестр также пытался помочь Старицким. Князь Иван Михайлович Шуйский, а также окольничий Федор Григорьевич Адашев затеяли настоящий скандал: "И бысть мятеж велик и шум, и речи многия в всех боярех, а не хотят пеленочнику служити". Сторонники и противники принятия присяги "бранились жестоко". Оказалось, что не желающих приносить присягу мальчику не столь уж мало… Сам царь с ложа болезни принялся воодушевлять верных ему людей. Оробевшим Захарьиным-Юрьевым, прямой родне царевича Дмитрия, он бросил: "А вы… чего испужались? Али чаете, бояре вас пощадят? вы от бояр первые мертвецы будете! и вы бы за сына моего и за матерь его умерли, а жены моей на поругание бояром не отдали!" Князя Владимира Андреевича пришлось принуждать к целованию креста, угрожая применением силы…

В конце концов государь выздоровел, и вопрос о присяге на верность маленькому Дмитрию потерял актуальность. Но "боярский мятеж" показал Ивану Васильевичу в очередной раз, сколь зыбко его положение и сколь мало у него возможностей в случае скорой кончины обеспечить достойную судьбу своей семье. От него отошли доверенные люди, знать вновь принялась прикидывать, как бы переделить власть в отсутствие сильного монарха. Казалось бы, мощная партия сторонников царя позволяла ему питать добрую надежду на будущее. Но как знать, не была ли верность этих людей знаком тонкого расчета: ведь у Старицких были свои приоритеты, и не всем при их владычестве оставили бы прежнее высокое положение. А попечение о благе очередного царя-мальчика давало богатые возможности… Запахло вторым изданием "Шуйского царства". Та же Избранная рада не проявила особенной лояльности, скорее напротив. И видимо, царь не очень понимал, как ему дальше строить отношения с аристократическими "столпами державы", с Боярской думой…

Сюжет, уже воздвигшийся в сознании Ивана Васильевича, вдруг оказался под угрозой. Роли, принятые участниками "спектакля", нарушились по смысловому наполнению, отошли от идеала. И государь вспомнил свой детский и юношеский опыт: он ведь, занимаясь своими играми, видел, кто чего стоит из служилой знати, кто о чем мечтает, кто ищет возможность урвать свое и на каком основании! Потом, казалось бы, утихла стихия аристократических интриг. Царь покаялся и простил участникам смутной поры их прегрешения, они и сами проявили склонность ко всеобщему примирению. Настала вроде бы пора идеального христианского царствия… Ан нет, всё ложь, всё фальшь, и все отошли от положенного!