Грозный год - 1919-й (Дилогия о С М Кирове - 1)
Шрифт:
– Да, но у нас есть и победа: Боронин сегодня занял Яндыки и Промысловку. Так что у нас не одни только поражения. Я бы хотел вот о чем поговорить с тобой, Георг... Если завтра Аристов придет с отрядом, смогли бы мы ликвидировать группу "Цианистый калий"?
– Ты думаешь, это надо сделать завтра?
– Атарбеков с удовольствием затянулся цигаркой, нервно покачивая ногой.
– Боюсь, что контрреволюция использует падение Царицына для расправы с Астраханью. Медлить, мне кажется, нечего.
– Что ж, Мироныч, я готов... Мы это дело несколько затянули - не удалось
– Многое покажут следствие и допросы. Сколько человек подлежит аресту?
– Шестьдесят один. Минус три - получится пятьдесят восемь.
– Солидная группа!.. Ну что ж, давай вместе продумаем детали этой операции.
– Киров поднялся, сел за стол.
– Садись рядом, Георг!
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Василий лежал на операционном столе, когда вдруг хлопнула дверь и в палату, размахивая свежим номером газеты "Красный воин", ворвался завхоз госпиталя, прокричал о падении Царицына... Хирург посмотрел на завхоза таким уничтожающим взглядом, что тот осекся на полуслове и, приседая и пятясь, скрылся за дверью. Сообщению завхоза как будто бы никто не придал особого значения, никто и слова не проронил. Но во всем ощущалась какая-то нервозность. Чувствовалось, что хирург спешит как можно скорей закончить эту вторую в жизни Василия операцию.
Первую ему сделали сразу же, как только привезли из фронтового околотка. Но ему тогда не стало лучше. Поднялась температура, вздулась нога, и он три дня бредил в жару. Сообщение завхоза настолько потрясло Василия, что он перестал думать о своей больной ноге. Ногу вылечат в конце концов, рана у него не тяжелая, а вот какова будет судьба Астрахани?
С этими мыслями его привезли в палату номер два. Хирург сказал, что здесь ему будет хорошо: в этой палате больше света и воздуха, не так жарко и больных всего трое - народ пожилой и степенный.
Пришла палатная сестра Валентина Ивановна, сама принесла Василию завтрак. Он выпил молоко, а от хлеба с маслом и каши отказался. Она с удивлением посмотрела на него, потом перевела взгляд на сидящих у раскрытого окна Петра Никодимова, Илью Аврамина и Корнея Ильина...
– Уди-ви-тель-ный больной, - сказала она.
– Почему удивительный?
– спросил Василий.
– Да как же не удивительный!
– всплеснула руками сестра. Она была молоденькая, розовощекая, с лукавыми и смеющимися глазами.
– У нас больные крошки подбирают со стола, а вы отказываетесь от завтрака.
– У них, наверное, хороший аппетит, - сказал Василий.
– А я всегда плохо ем... К тому же у них дело идет на поправку, а я только начал лечиться... Не знаю, что еще будет с ногой...
– Но я все-таки оставлю вам завтрак.
– Сестра поставила тарелки на тумбочку и вышла.
Первым из больных к Василию подошел Петр Никодимов. Это был рослый, сильный человек, лет сорока пяти, с виду рабочий, мастеровой. Но у него была рыжеватая шкиперская бородка, которая делала его похожим и на моряка...
– Что, парень, худо с ногой?
– спросил он. Карие его глаза глядели задумчиво и участливо.
– Нога - это что! Вот Царицын сдали - это уже совсем худо, - ответил Василий и махнул рукой.
–
– В коричневом фланелевом халате, спускавшемся чуть ниже колен, в шлепанцах на босу ногу, Никодимов неторопливой походкой прошелся по палате, вернулся к Василию, взял табурет и подсел к его изголовью. За ним к кровати подошли и Илья с Корнеем: эти были в одном нижнем белье, им, видимо, было жарко, и ходили они по палате босые.
– Не знаем, что и подумать теперь про нашу Астрахань. Осталась одна дорога. Что, если кадет ее перережет?
– продолжал Никодимов.
– Конечно, если сидеть сложа руки, так оно и может получиться, глядя в потолок, ответил Василий.
– Но город можно защитить от врагов, нужно. Астрахань с виду как будто бы и незавидный город, и ничего нет в нем особенного - пыль, грязь да жара!.. А вот значение для защиты всей страны огромное!
– Ну и правильно!
– Петр Никодимов достал из кармана своего халата старенький солдатский кожаный кисет и неторопливо стал раскручивать на нем шнурок.
– Парень ты молодой, а грамотей. Сразу видно - комсомолия!.. И мы так думаем.
– Он посмотрел на Илью Аврамина и Корнея Ильина. Те в знак согласия молча кивнули головой.
– Будем друзьями. Может, закуришь? Табачок - "зверобой".
– И он протянул раскрытый кисет.
– А сестра?
– спросил Василий, с радостью принимая кисет.
– Когда окна открыты, разрешает курить... Она у нас добрая. Никодимов протянул Василию и газету.
Опершись на локоть, Василий свернул цигарку и с удовольствием затянулся дымом.
– О ране ты не тужи, друг, - успокоил Василия Петр Никодимов, хирург в этом госпитале человек понимающий, вылечит. Да и молод ты, рана скоро заживет. А вот наше дело табак, парень! Ездить нам теперь или в обозе, или служить в Караульном полку. А повоевать еще хочется! Англичан прогнать! Кадету башку сломать!
– Пехотинцы?
– спросил Василий.
– Разведчики, хотя, конечно, оно тоже как ни есть - пехота.
– Аврамин прищурился, вспоминая.
– Стали, значит, эдак ползти к его переднему краю, а он, подлец беляк, возьми и засвети всю местность ракетами! Видно, почуял беду. Потом пошел хлестать из орудий...
– Лежали мы шагах в десяти друг от друга, - нетерпеливо проговорил Корней Ильин.
– Один из снарядов и ахнул в аккурат между нами!
– Меня вот всего изранило, в легком три осколка сидят - дышать больно.
– Илья Аврамин стал потирать свою тощую грудь, накрест опоясанную бинтами.
– А меня в ногу резанул осколок, - сказал Корней Ильин...
Под окном раздался оглушительный выстрел.
Покачав головой, Петр Никодимов подошел к окну, лег на подоконник.
– Деда, а дед!
– крикнул он.
– Скоро ты перестанешь народ пугать?
– Это наш сторож стреляет, - пояснил Василию Илья Аврамин.
– Из берданочки! Англичан, значит, увидел.
Дед внизу прокричал:
– Везет, собака, "французские булочки". Убить может! Тикайте из палат!
Василий отбросил одеяло, взял костыли и подошел к окну. Внизу шумел с берданкой в руке бородатый и суматошный дед в длинном армяке.