ГРУ в Германии. Деятельность советской военной разведки до и во время объединения Германии
Шрифт:
Было также очень интересно, что один из офицеров КГБ, некий майор Кощеев, перед его переводом в Магдебург служил в областном управлении КГБ в моем родном городе. К его тогдашней компетенции относился также контроль над самым большим промышленным предприятием тамошнего региона, который обозначался как ПЗХО (Пермский завод химического оборудования), но в действительности производило различные модификации ракетных комплексов, которые на Западе известны под наименованиями SS-24 и SCUD. Мой отец работал в этом предприятии как конструктор. Как правило, деятельность Кощеева состояла в контроле кадров, у которых был доступ к оборудованию и тайным документам. Так, моя мать как жена «секретоносителя» не могла поехать даже в турпоездку в Болгарию. Как я узнал позже, Кощеев в 1989 году после окончания его командировки в Магдебурге снова был отправлен в этот город, где он служит в областном управлении КГБ и занимается наблюдением за иностранцами.
Группой
Относительно дружеские отношения возникли у меня с еще двумя другими сотрудниками группы связи КГБ — капитаном Юрием Маларчуком и старшим лейтенантом Андреем Орловым. Я говорю относительно дружеские отношения потому, что до последнего мгновения нашего знакомства сохранялась определенная доля недоверия и опаски. К сожалению, нам троим постоянно приходилось считаться с тем, что кто-то доложит о нашем знакомстве «наверх». Оба они вели себя по отношению ко мне вполне свободно и никогда не пытались прятаться за таинственным имиджем офицера КГБ. Со временем оба начали рассказывать о своей работе в Москве. Это было очень интересно, так как речь шла о контроле над новыми образующимися тогда политическими движениями и партиями, то есть, о людях из самых различных слоев культурной, политической и экономической жизни. Очень часто наши беседы переходили в самые острые споры, в которых я сначала участвовал только очень осторожно, опасаясь возможных ловушек. Но со временем я начал понимать, что моим обоим собеседникам нет никакого смысла «подставлять» меня.
С тех пор образовался особенный фундамент доверия, который позволил зимой 1990 года перейти к неофициальному обмену информацией. С моей стороны это были сведения военного характера, с их стороны это была политическая информация. В принципе, деятельность группы связи КГБ концентрировалась на получении политических сведений. Сведения военного характера были важны для них только в форме общих аналитических справок. Разведпункт же ГРУ преимущественно интересовался военными сведениями. Но после событий в октябре 1989 года в ГДР объем ориентированных на политику заданий для разведпункта ГРУ увеличивался скачкообразно, потому что центральное руководство ГРУ не хотело отдавать весь пирог соперникам из КГБ. Зимой 1990 года все разведпункты ГРУ получили новые списки заданий, которые содержали исключительно задачи политического характера. Этот факт вызвал ряд трудностей в разведпунктах ГРУ, и это касалось, прежде всего, разведпункта ГРУ в Магдебурге, так как такие изменения основных направлений работы потребовало также приобретения новых источников. В этих условиях мой тайный обмен информации с двумя сотрудниками группы связи КГБ способствовал укреплению моего положения в разведпункте ГРУ.
Но при составлении информационных сообщений мне следовало быть очень осторожным, не привлекать излишнего внимания и выдавать происхождение сведений в моих докладах за взятое из средств массовой информации, чтобы руководство разведпункта ничего не заподозрило. Это было проблематично, потому что сведения, которые я получал от Маларчука, были очень конфиденциальными. Так, к примеру, он получал много информации из конфиденциальных источников в Техническом университете Магдебурга, которые усердно сообщали о слухах, разговорах и событиях в студенческой среде. Само собой разумеется, внося эти данные в свои доклады, я должен был стараться указывать их источником средства массовой информации. До зимы 1990 года магдебургский разведпункт старался избегать вербовки студентов. Но из-за изменения отношения к получению сведений политического характера разведпункт ГРУ тоже начал проводить мероприятия в новом направлении, и скоро ей удалось наладить контакты с одним студентом, который, как и некоторые другие, был направлен из Брауншвейга для учебы в Магдебургском университете по обмену. Но это уже другая история.
Впервые к этому человеку подошли уже в начале 1989 года. Оперативный офицер, обрабатывавший этого студента, попросил о разрешении на вербовку, но получил отрицательный ответ. Отказ центра основывался на том, что этот студент был абсолютно бесполезен с точки зрения получения сведений военного характера. Больше того, над оперативником стали смеяться и ему в шутку советовали завербовать пару продавщиц из продовольственных магазинов, если он не знает, чем ему заняться. Но зимой центр вспомнил об этом студенте и потребовал от того офицера его вербовки.
Обмен сведений, естественно, был также официально предусмотрен на уровне руководителей обоих инстанций. Но нужно проследить процесс этого официального обмена с самого начала, чтобы понять, как обстояло
Сначала оба начальника осыпали друг друга кучей комплиментов, расхваливая успехи и достижения друг друга. Потом они переходили к взаимным упрекам, достигавшими апогея во взаимной ругани, и переходящими в ссору. Затем происходил обмен информацией, причем каждая сторона пыталась обвести другую вокруг пальца, подсовывая друг другу устаревшие сведения. Очень часто, когда я рассматривал все развитие ситуации в ГДР начиная с октября 1989 года, у меня возникал вопрос, в какой мере сотрудники КГБ, к компетенции которых относилась политическая разведка, знали о причинах этих процессов и рассчитывали ли они вообще с их возможностью. Ожидали ли они такого изменения ситуации или оно было для них так же, как для центра ГРУ, полной неожиданностью? Зимой 1990 года я частично получал ответ на этот вопрос, случайно получив доступ к старым сведениям группы связи, датированными последними месяцами 1988 года. Честно говоря, я был очень поражен точностью прогнозов. В соответствии с прогнозами, содержавшимися в этих старых сведениях, октябрьские события должны были произойти в ГДР еще весной 1989 года. Формальное объединение обоих немецких государств ожидалось уже в конце 1989.
Но и познакомившись с этими прогнозами, я тогда, так же как и сегодня, не могу ответить на этот вечный вопрос: «Почему руководство СССР, если оно считалось с возможностью такого развития событий, ничего не предпринимало, чтобы предотвратить их?» При этом я рассматривал проблему исходя из того, что советское руководство должно было понимать то, какие последствия повлекла бы для СССР утрата еще одного союзника. И нельзя забывать, что в 1988 году никто, даже в шутку, не мог предвидеть роспуска организации СЭВ или Варшавского пакта.
В этом отношении мне представляется интересной история, рассказанная мне аналитиком лейпцигского разведпункта ГРУ. Но я ни в коем случае не могу ручаться за ее правдивость: «Когда ситуация в ноябре 1989 года достигла критического пункта, Мильке отдал распоряжение об использовании подразделений ННА для подавления волны демонстрации, прежде всего, в Лейпциге. Предписывалось даже применение стрелкового оружия. Но случилось так, что пути продвижения подразделений ННА были либо намеренно, либо по недоразумению заблокированы танковыми частями ЗГВ, которые как раз тогда проводили свои учения. Времени, на которое были заблокированы эти дороги, хватило, чтобы несколько членов ЦК СЕПГ смогли отменить приказ Мильке». Роспуск Министерства государственной безопасности ГДР нанес деятельности КГБ сильный удар, так как речь шла при этом о связующем органе КГБ в ГДР. Этот роспуск вызвал также резкое уменьшение объема получаемых группами связи сведений и настолько затруднил внутрислужебную деятельность групп связи КГБ, что это привело, в конце концов, к определенному частичному роспуску подразделений КГБ на этом уровне, что, естественно, только обрадовало центральное управление ГРУ.
Как конкретный пример развития внутренней ситуации в подразделениях КГБ можно рассмотреть последовательность событий, происходивших в магдебургской группе связи. Сначала группа связи утратила те элементы, которые были наиболее важны для ведения разведывательной деятельности, а именно, ее автомобили и телефонные номера местной телефонной сети, так как госномера машин, так и телефонные номера группы КГБ были приобретены местными органами МГБ. Впрочем, позже сотрудникам КГБ удалось купить новые номера для своих машин через Народную полицию. С весны 1990 года начался роспуск группы связи КГБ в Магдебурге. Часть сотрудников переводилась назад в Советский Союз, другая часть в центр КГБ в Карлсхорсте в Восточном Берлине. Таким образом роспуск группы связи в Магдебурге закончился к августу 1990 года.
Так как в этой главе идет речь о деятельности КГБ, я хотел бы выразить мою личную позицию по нескольким вопросам, которые до последнего момента активно обсуждались в средствах массовой информации интенсивно. В этой связи мне вспоминается моя беседа с одним из моих бывших сокурсников, который продолжил учебу в KИ после окончания Военного института иностранных языков. Эта беседа произошла летом 1990 года в Москве.
В рамках практического закрепления знаний мой знакомый вместе с сотрудниками из антитеррористического подразделения КГБ весной 1990 года на три недели был направлен в одну африканскую страну. Через неделю после его прибытия к нему подошел подполковник МГБ из посольства ГДР. Во время беседы этот подполковник попросил моего знакомого о следующем: мой знакомый должен был сообщить своему руководству, что он хочет перебежать к КГБ и что он передал бы КГБ всю созданную им агентурную сеть, независимо от звания, которое он получил бы в КГБ. Как рассказывал мне мой знакомый, он был просто в шоке от предложения подполковника МГБ, но передал информацию об э том случае наверх. Позже он узнал, что КГБ отказался как от сотрудничества с подполковником МГБ, так и от принятия под свой контроль и управление его агентурной сети.