Группа особого резерва
Шрифт:
– Сейчас ты узнаешь, что такое настоящий страх.
– Отрежешь мне гениталии?
– Скоро ты меня будешь умолять об этом.
«Что у него на уме?» Коротков был напуган, но виду не подавал. Он дернулся, когда Марк, освоившись в этой комнате, нашел скотч в ящике стола и начал привязывать его к спинке стула скотчем. Но гость быстро успокоил его: бросил скотч и пару раз проверил на прочность его пресс, так, что у генерала в голове помутилось. Он был уверен, что его бесстрашие сломит Марка, а не наоборот. Он может вырезать у него печень и сожрать на глазах у жертвы, но признаний не добьется. Он должен понимать это. Его садистские замашки расшифровывались просто – он брал на понт. С острым ножом и хрустальной вазой для хранения гениталий можно
Марк крутанул на пальце ролик скотча и остановил его, дурашливо указав пальцем воображаемую метку. Отмерил небольшой отрезок – как раз для того, чтобы заклеить им рот.
– Это чтобы я не кричал, – продолжал демонстрировать самообладание Коротков.
Марк внес существенную поправку:
– Это чтобы из тебя не вырвалось лишнее.
– Не вижу разницы.
– Скоро ты ее почувствуешь. Убери-ка ухмылку, – жестко потребовал Сергей. – Иначе она навсегда отпечатается на ленте. Сомкни губы!
И Коротков ухмыльнулся в последний раз.
Марк ловко, словно сотни раз отрабатывал этот прием, заклеил жертве рот. Демонстративно заглянув в его наигранно настороженные глаза, Сергей резко отстранился от него и снова взял в руки скотч. Снова крутанул его на пальце и остановил. Коротков угадал, не мог не угадать, что сделает дальше Марковцев. «Он хочет запугать меня смертью от удушения», – пронеслось у него в голове. Но он не угадал. Совсем немного. Марк, прежде чем перекрыть ему дыхание через нос, предложил генералу набрать в грудь побольше воздуха. Вдыхая, Коротков уцепился за шанс: Марк откажется от этой затеи, которая не красила его как военного в отставке. Наверное, в чем-то он был прав…
Его мысли текли в унисон с мыслями, овладевшими и Катериной. Но она была более уверена: Марк ни за что не оставит умирать человека, лишив его возможности дышать. Он мог… пристрелить его. Даже из милосердия.
Сергей выждал несколько секунд и шагнул к Короткову. Обхватив руками его затылок, он резко дернул его голову на себя, выставив на ее пути колено. Удар пришелся точно в нос и оказался таким сильным, что в голове Короткова снова помутилось. Но боли он не почувствовал. Хотя по ощущениям треск от сломанных хрящей и лицевой кости был таким, будто у него выдернули все зубы разом. Он еще не понял, что случилось, но чувство это было знакомо каждому: он захлебывался. Но не водой, а собственной кровью. Ее давление было настолько мощным, что, не находя выхода через нос, кровяной поток начал давить на глаза и уши, как если бы Коротков зажал нос и стал выдыхать через него; под водой он бы выровнял таким образом давление, а здесь оно убивало его. Его взор затмила кровавая пелена, и с каждым мгновением она становилась все плотнее. Он силился прорваться через нее, кажется, у него даже что-то получалось, но всякий раз он натыкался на более густой слой. От него убегала жизнь, и он видел этот процесс наяву, а не в кошмаре. Он хотел было протянуть руки, но рук не было; теперь он даже не мог осознать того, что они у него крепко привязаны к туловищу, а сам он – к стулу.
Он умудрился сглотнуть, но острый приступ тошноты тотчас заставил его пожалеть об этом. И еще о чем-то. Нет, не пожалеть… а умолять. Отдать все части своего тела всего за один глоток воздуха, за один осмысленный взгляд. И каким-то чудом сквозь кровавую пелену он разглядел Сергея Марковцева.
Когда Марк сорвал с него клейкую ленту, из носа генерала рванул фонтан крови, а из глаз брызнули слезы. Он хватанул ртом столько воздуха, сколько смог.
Марковцев повторил свои недавние действия: оторвал полоску скотча и заклеил рот генерала. Тот замотал головой, замычал в нос, из которого с удвоенной силой потекла кровь. Воля его была сломлена, и теперь из него можно было вить веревки любой длины. Марк рванул с него ленту и присел на колени. Генерал жестом руки потребовал телефон. Когда трубка ткнулась
Внутри генерала все вытянулось в струнку, когда он по даже не по слогам, а по буквам воспроизвел его: «Где Сеченов?» А дальше был готов взорваться скороговоркой: «Так Сеченов работал на тебя? Он твой наводчик? Как и когда вы перехлестнулись?»
– Чего ты ждешь? – услышал генерал голос Марковцева.
Генерал пришел в себя так быстро, что удивил даже Марковцева: после кровавой бани, которую он устроил Короткову, возвращаются через предбанник – не сразу. Он отжал наконец-то клавишу и, дождавшись соединения, жестко потребовал:
– Дай мне Сеченова.
Валерий Захаров – худощавый и рябоватый, одетый сегодня в слегка помятый костюм, ответил на звонок по сотовому. Выслушав Короткова, он быстро прошел в смежную комнату, на ходу поправляя кобуру, и громко позвал дремлющего на кровати Сеченова:
– Виктор!
Сеченов приоткрыл глаза и сел на софе. Отдернув занавеску, посмотрел во двор, как обычно, задержал взгляд на микроавтобусе «Мерседес Спринтер»…
– Что случилось? – спросил он.
Захаров передразнил его, артикулируя: «Что случилось?» и отдавая себе отчет в том, что испытывает терпение генерала.
– Тебя. Шеф.
Виктор взял трубку, ожидая услышать голос директора «Фирмы», но услышал другой – Сергея Марковцева. «Сколько же мы не разговаривали, неделю?» – задался он вопросом. Но ему самому нужно было отвечать на вопросы Марка. Он снова посмотрел на «Мерседес Спринтер» с тремя переносными сейфами на борту, потом перевел взгляд на Захарова, который ловил каждое слово. И он фактически озвучил свои мысли:
– Контейнеры рядом. Я разберусь… если генерал отпустит меня. Адрес он тебе сам назовет. – Виктор передал «трубу» Захарову со словами: – Генерал на проводе.
– А до этого ты с кем разговаривал?
– Отвечай! – прошипел Сеченов.
Прошла минута, не меньше, прежде чем Захаров смог разлепить рот:
– Я ничего не пойму. Действительно, генерал приказал отпустить тебя. Что это значит, объясни!
Сеченов снова повернулся к окну, чтобы скрыть даже выражение глаз. А в голове его пронеслось: «Вот оно, вот оно, вот оно…» Как будто он стоял у железнодорожного полотна и провожал глазами вагоны.
Всего в этом здании, примыкающем к гаражному городку, находилось три человека. Кроме Сеченова и Захарова – Смирнов, которому не было равных за рулем автомобиля, как легкового, так и грузового. Все трое были вооружены так, что, по словам Захарова, могли сдержать штурм местной преступной группировки или отряда особого назначения…
– Черт… – протянул Сеченов, быстро справляясь с волнением, – прикипел к тому месту. Такое чувство, что генерал меня уволил. Но валить, наверное, придется. Приеду домой, залезу в ванну, открою баночку пива. А то сижу здесь уже хрен знает сколько.
– Не один ты, – поддакнул Захаров. Он вдруг подумал о том, что у него не осталось бы и тени сомнения, если бы генерал приказал не отпустить Сеченова, а привезти его в наручниках. А так – много тумана.
Сеченов быстро разобрался в его мыслях и настроении, благо был готов к такому повороту событий. Бесшумная модель пистолета Макарова, правда, разработанная Дерягиным и принятая на вооружение сорок один год тому назад, была наготове: патрон в патроннике, снят с предохранителя. Этот пистолет был снабжен двухсекционным глушителем, и поскольку затворная рама была сильно укорочена, возвратная пружина размещалась в рукоятке. В остальном же конструкция этого пистолета под названием «6П9» была идентична конструкции «ПМ». Несмотря на солидный возраст, он и в настоящее время состоит на вооружении спецподразделений МВД и ФСБ.