Группа Тревиля
Шрифт:
Я шёл и размышлял о том, что теперь у меня есть тайна даже от близкого друга, никому я не могу пока сказать, что у меня в голове. Теперь нужно долго учиться обращению с этой начинкой, столько лет спавшей внутри черепа, и вот тут внезапно заработавшей.
Атос шёл позади меня.
— Скоро всё кончится, — сказал он. — Скоро не надо будет бегать. Я почти договорился…
Дыхание его было всё ближе.
И тут вдруг мгновенное тепло ударило меня в затылок, и я мгновенно потерял сознание. То есть, сознания
Наверху, надо мной, кто-то сказал:
— В лесу и на кладбище есть только одна опасность — человек. И этот человек — я.
Глава двадцатая
Что касается моих информаторов, то, уверяю Вас, это очень честные и скромные люди, которые выполняют свои обязанности аккуратно и не имеют намерения оскорбить кого-либо. Эти люди многократно проверены нами на деле…
Москва, 29 мая. Анвар Мухаметшин по прозвищу д'Артаньян. Работа в Конторе — чаще всего конторская работа. Случай с мышью не остаётся незамеченным. Мы все давно под колпаком — но у кого? Кому мешают учёные?
Отчего-то я понял, что тут дело неладно. Но это был рядовой эпизод — с Зоны приехал научный сотрудник «RuCosmetics», умер от инфаркта в метро. Захрипел, схватился за сердце, вызвали «Скорую».
Но странным оказалось то, что в специальном контейнере он вёз лабораторную мышь.
Вывоз биологического материала с Зоны запрещён Первым межгосударственным соглашением, и учёные это, в общем, соблюдают. Никто не хочет лишиться своего места, контракта и платить неустойку. Туристы, бывает, что-то провозят, но не могут удержаться — хвастаются, тут-то их и берут за цугундер. Был ещё случай, когда пытались вывезти слепых собак для бойцовых турниров, да тоже ничего не вышло.
Но когда немолодой человек везёт в спецконтейнере лабораторную мышь, явно делает это не для того, чтобы похоронить зверька на своей даче. Можно по-разному проявлять любовь к животным, но такого я что-то не припомню.
Мышь исчезла в недрах органов, и через некоторое время нам спустили оперативную разработку.
Предчувствия меня не обманули — я сразу понял, почему меня включили в группу. Одним из фигурантов оказался мой приятель Атос. С экрана на меня глядело ничуть не изменившееся лицо — одно было хорошо, что интригу затеял не мой бывший однокурсник, а затеяли её против него.
Да и покойник из метро был мне хорошо знаком, хоть я и не видел его много лет.
Бедный, бедный профессор Трухин! Ему наш Атос представлялся чем-то вроде доктора Моро. Ну как же, препарирование монстров, гальванизация трупов и проникновение в тайны сознания.
Но он сам-то, сам чем занимался он при Маракине? Ровно тем
Бедный Трухин стал искать управу на нашего Атоса и нашёл её в Комитете по этике и тех долбодятлах, что сидят в ООН по обеспечению безопасности вокруг Зоны. Он стал писать им, и ничего хорошего из этого не вышло.
Этим шустрым ребятам вовсе не была нужна этика — им были нужны сведения, потом им была нужна крыса, умеющая считать, а потом им был нужен Атос.
Но Атос хотел продать себя подороже, а несчастные крысы дохли.
Перед ними клали шесть спичек, и мозг их взрывался на пятой. Не выдерживал маленький крысиный мозг этого напряжения и сразу же происходило кровоизлияние.
И вот бедный милый идеалист Трухин повёз на встречу со своими корреспондентами дохлую крысу. Но у него случилось ровно то же самое, что у несчастного животного с розовым хвостом: у него произошло кровоизлияние в мозг. Произошло по совершенно другим причинам, тем, что ошибочно называются «старость».
Голова его билась о кожзаменитель сиденья, а какая-то женщина в вагоне визжала от ужаса. Поезд остановили и профессора, накрытого простынёй, с трудом поднимали по эскалатору.
Всё это было ужасно глупо, и ещё глупее было оттого, что несчастного профессора всё равно бы убрали. С его идеализмом и старческой болтливостью он всё равно не прожил бы долго.
Итак, мы начали работать по группе Атоса.
Из соображений секретности никому из фигурантов ничего не сказали — их дела были в оперативной разработке.
У Атоса было множество возможностей как нелегально, так и прикрываясь разными бумагами вывезти эту мышь из Зоны, и ясно, что такой аккуратист, как он, на всякий чих имеет справку.
Очевидно, что за ним шпионили.
Вопрос — кто? Семь месяцев мы перетряхивали конкурентов, потенциальных мстителей и недоброжелателей. Ничего не было понятно.
Правда, на Зоне случился странный смертный случай, какой-то из аспирантов отправился в самостоятельный поиск и не вернулся. Обычно даже несуществующий труп в таких случаях актировался через месяц.
Но больше — ничего.
Я не любил дела, связанные с Зоной.
У меня был сослуживец — очень успешный человек, в больших чинах, очень неглупый, вся грудь в орденах (которые он, впрочем, никогда не носил). Однажды он напился и стал прямо-таки орать.
Его бесило то, что мы не понимаем, что нам делать с Зоной. Не то, что мы ничего не делаем, а то, что мы не понимаем, как к ней относиться — хорошо это или плохо.
— Как я устал! — кричал он. — Как я устал! Давайте же определимся — это что, раковая опухоль? Так давайте её облучать чем-нибудь, какими-нибудь жёсткими лучами? Или это что — живой организм, и его нельзя жёсткими лучами? Нет, давайте определимся! Пускай это будет неправильно, но мы хотя бы определимся! Когда рак, нужно не ждать, а определиться!