Грушенька и сын шейха
Шрифт:
— У меня теперь один десерт на завтрак, обед и ужин, — похотливо улыбаюсь и красноречиво разглядываю Ракитину. Она предсказуемо заливается краской, а я не могу скрыть ухмылки.
Звук музыки со стороны бассейна становится сильно громче. Кажется, пенную вечеринку можно считать открытой. Я протягиваю руку и еще подливаю Груше вина.
— Мне, кажется, хватит, — Груша обхватывает щеки ладонями, — я уже такая пьяная.
— На посошок, мышка, — выступаю я в роли искусителя, и девушка послушно берет в руки бокал.
— Нам нужно попрощаться с хозяевами, — встаю
— Блин, еще эти шпильки, — экспрессивно ругается девушка вставая, опирается на мой локоть и падает ко мне на грудь.
— Надо же, правда пьяная, — посмеиваюсь я и целую недовольный рот.
— Это ты виноват, — тычет мне в грудь пальцем мышка.
— Конечно я, кто же еще. Давай-ка их пока снимем. Пройдись по травке, помассируй ножки, — встаю на колени перед девушкой и помогаю ей разуться. На миг зависаю на аккуратных пальчиках ног.
Беру туфли за задники в одну руку, второй приобнимаю пьяную Грушу. Ковыляем через газонное поле к бассейну. Здесь сбоку организовали какой-то глухой заборчик, куда и нагнетают пену. Дискотека в самом разгаре. Второй проектор выводит ролики прямо на белую стену дома.
Проходим по периметру бассейна, но никого из Волковых я не наблюдаю. Видимо, нужно искать на танцполе. По ушам бьют басы. Ругаюсь сквозь зубы от досады.
Подходим к заборчику, нахожу глазами Марину. Но ей весело и совсем не до меня. Уже готов плюнуть на формальности и уйти по-английски, как нас обдает мощным потоком пены. Поднимаю глаза и злобно смотрю на довольного Волкова, который направляет пенную пушку прямо на нас.
На танцполе замечается нездоровое оживление. Народ победно улюлюкает и прыгает в ажитации в пенной массе. Перевожу взгляд на Грушу и тоже не могу сдержать смех. Мышка вся в пене, такая растерянная и ошарашенная. В ужасе оглядывает свое новое платье. Ее внутренняя девочка искренне расстроена, и мой внутренний хулиган остро реагирует на эту картинку.
Бросаю туфли на плитку. Подхватываю Грушу на руки, через несколько шагов бросаю в бассейн. Сбрасываю пиджак и прыгаю за ней.
Выныривает и отплевывается. Глаза горят ненавистью. Подплываю и обнимаю одной рукой. Гребу на мелкий край к бортику. Как только Ракитина чувствует пол под ногами, бросается на меня с кулаками.
— Князев, ты совсем идиот, что ты делаешь? А если бы я плавать не умела?
— Я просто тебя вымыл, и я бы тебя спас, — затыкаю ей рот языком и не отпускаю, пока не отвечает на поцелуй.
— Платье теперь можно выкинуть, наверное, — громко вздыхает Груша.
— Я куплю тебе новое, — стягиваю с себя мокрую футболку и тщательно стираю с лица девушки поплывший грим. Ракитина темными глазами рассматривает мой торс, трогает пальчиками и прижимается всем телом. С ума схожу от столь близкого контакта. Снова за шею притягиваю к себе и впиваюсь в губы.
Сплетаемся друг с другом в каком-то новом безумии. Надо остановиться, пока это еще возможно.
— Пошли танцевать, — предлагаю я, отдирая Грушу от себя.
В следующем кадре мы уже в пене по пояс страстно танцуем под хит сезона Гангман Стайл. На экране отплясывает пассионарный
Глава 46. Девственность 2
Аграфена
Просыпаюсь от настойчивого стука дятла по темечку. Кое-как продираю глаза. Видимо, я попала в сказку, потому что рядом спит мой желанный принц. Выбираюсь из его объятий и падаю рядом на спину.
Почему же так плохо? Как мы вообще сюда попали?
Я в футболке Глеба. Надеюсь, с моим новым платьем все в порядке?
Последний кадр, который помню, как мы танцевали в белой пене. Холодный шелк мокрого платья, приятно охлаждающий разгоряченное тело. Глеб с голым торсом, обнимающий меня со спины в танце. Руки, легко скользящие по телу в мыльных пузырьках. Страсть сублимируемая в рейв под открытым небом.
Почему только за каждый полет приходится расплачиваться?
— Мышка, как ты себя чувствуешь? — проснувшийся Князев накрывает меня собой и целует в губы.
— Прекрати, — громко протестую, — я не чистила зубы.
— Как-нибудь переживу, — Глеб снова меня целует, — так как ты?
— Голова болит и вообще мутит, — жалуюсь я, — хорошо, что на работу не надо.
— А здесь болит? — Князев накрывает ладонью мою промежность.
Меня пронзает холодной волной священного ужаса. Закрываю лицо ладонями и стону в голос.
— Что случилось, Груша? Какие-то проблемы? — в голосе Глеба сквозит тревога.
— Только не говори мне, что мы вчера это сделали, — перехожу я на фальцет.
— Что, мышка, совсем ничего не помнишь? — Князев отрывает мои ладони от лица. Смотрит на меня неверяще, — что, правда, совсем ничего?
— Это не смешно, — рычу я.
Глеб падает на спину, сгребает меня к себе на грудь и посмеивается.
— Не переживай, мышка. Не помнишь и хорошо. Зачем вообще такое помнить? Секс не должен быть болезненным. Даже в первый раз. Если бы я был женщиной, то сейчас бы завидывал тебе.
— Только ты не женщина, поэтому и не способен понять. Это же одно из ключевых воспоминаний. Поэтому девочки и любят все эти свечи и лепестки роз.
— Ха-ха. Я хотел вчера снять номер для молодоженов, чтобы были эти твои свечи и прочая ерундистика. Но ты устроила истерику, что не проститутка и не будешь заниматься этим в отеле. Спасибо тебе за это, мышка. Если бы я снял отель, а ты бы ничего не помнила, обломно было бы уже мне.
— Чувствую себя так, будто у меня что-то ампутировали, — жалуюсь я, — что-то очень важное.
— Не драматизируй, Груша. Ничего страшного не случилось. Просто второй раз будет у тебя как первый, только гораздо приятнее. И вообще, не зацикливайся на мнимой важности. В южноамериканских культурах девочек лишают девственности повитухи после рождения. Никто по этому поводу не парится. В средневековой Европе дефролацией подданных занимались местные феодалы. Тоже так себе воспоминания. У тебя же вообще все замечательно. Тебе, в общем, все понравилось. Это все, что тебе нужно знать.