Грусть белых ночей

Науменко Иван Яковлевич

— Ты ранен! Расстегни воротник!

— Я не ранен, — Василь даже растерялся. — Мы отбили атаку...

— Будет санитарная проверка. — Надя дышит ему в лицо, щекою он чувствует прикосновение ее волос. — Я хочу шею тебе забинтовать...

Она с треском разрывает индивидуальный пакет, касается теплыми пальцами челюсти, подбородка, быстро и ловко бинтует. Василь только дрожит весь.

«Странно, — рассуждает он, чувствуя необычное возбуждение, — она сказала, что у меня красивая шея, а сейчас ее бинтует. Хочет, чтобы в шею ранили? Самое опасное место. Если попадет

пуля, не смогу дышать...»

У него в самом деле будто перехватило дыхание. Но это не от повязки. Повязка совсем не жмет. Ночь, сосны, лес и рядом Надя... Он и во сне подобного не видел. Он улавливает запах ее волос, чувствует всю ее, тоже настороженную, напряженную. Наконец она завязала узелок и еще плотнее прижалась к парню, чтобы оторвать зубами конец бинта. Своей грудью он чувствует ее тугие груди, слышит, как часто, тревожно бьется ее сердце. И вслед за этим — Василь хорошо помнит — Надя как бы случайно касается губами его губ. Прикосновение осторожное, несмелое, но оно было, и у Василя даже сердце замерло от такой приятной неожиданности.

— Пошли! — Она берет его за руку и ведет к костру, который успел уже кто-то разложить.

У Василя голова идет кругом, все перед глазами мельтешит, кажется призрачным. Школьная фельдшерица (она одновременно и делопроизводитель), довольно плотная и неповоротливая женщина, стоя у костра, проверяет качество перевязок. «Раненых» много, но больше таких, у которых рана на руке. Правда, у одного повязка на лбу — даже глаза забинтованы. Ранение же шеи у одного Василя.

Вслед за первыми запылали в разных направлениях и другие костры. Лес наполнился громкими возгласами, смехом. Фельдшерица, как и осоавиахимовский инструктор, записывает фамилии в блокнотик. Как только записала Надю, та подпрыгнула козочкой и побежала к другому костру.

Василь не знает, что делать дальше. Развязал узел, снял повязку и почему-то спрятал бинт в карман. Дождь покрапал и перестал. Тучи постепенно разошлись, и на темном небе кое-где засверкали яркие звезды. Все же хорошо, что ливень прошел стороной.

Наконец Василь решил подойти к костру, где Надя что-то возбужденно рассказывала подружкам. Но теперь она как будто и не замечала его. Постояв минуту-другую, поглазев на ребят, таскавших сухие сучья к костру, Василь отошел в сторону. Однако вскоре и он носился по лесу, собирая хворост для огромного жаркого костра.

Удивительная, незабываемая ночь!.. Ходили в поле, накопали картошки, потом пекли в горячей золе; пока на востоке не заалела заря, пели песни…

Домой возвращались группами, без строя. Василь даже не заметил, когда и с кем ушла из лесу Надя.

Веселый, радостный от переполнявшего его чувства красоты жизни и ее ярких перспектив, которые только-только начали перед ним раскрываться, Василь забрался в хлев на сено. Он вроде бы спал и в то же время не спал, словно опасался ненароком вспугнуть эту свою радость. Надя его поцеловала... Он и теперь еще чувствует жар ее губ, запах волос, трепетное биение сердца.

Василь слышит, как мать доит корову, как выводит ее со двора, как приносит толченку кабану, —

все голоса, звуки раннего утра сливаются в его душе в бесконечно красивый, звенящий в ушах напев.

Наконец Василь засыпает с той же песней без слов. Во сне он видит безбрежный простор колосящихся хлебов, тихо переливающихся под ветром. Просыпается Василь оттого, что мать тормошит его за плечо:

— Встань, сынок. Милиционер чего-то пришел...

В первую минуту Василь даже растерялся: какой милиционер, что ему нужно?

Действительно, на улице, привязанная к штакетнику, стоит серая лошадь под седлом, возле нее похаживает высокий и плечистый, со скуластым лицом командир в милицейской шинели, со «шпалой» в петлицах.

— Давайте-ка присядем, молодой человек! — говорит капитан. — Вы писали в редакцию?

Так вот оно что!..

Письмо Василя редакция, наверное, переслала в милицию, и этот человек приехал его проверять. Василю даже обидно стало — надо было ему писать...

Капитан тем временем вынимает из кожаной сумки лист бумаги, на котором крупными красными буквами напечатано название газеты, куда обращался Василь. Ниже, под красными буквами, машинописный текст... Сразу отлегло от сердца.

— Расскажите, как было дело, — просит офицер. — Моя фамилия Добрынин. Я — начальник районного отдела НКВД.

Василь, теперь уже совершенно спокойный, рассказывает о случившемся во всех подробностях.

— Ну что же, примем меры, — говорит Добрынин, внимательно выслушав Василя, затем встает и протягивает ему руку. — Милиционер Сидорчик получит по заслугам.

Весь месяц Василь носил обиду в душе, все не мог забыть, как перед местечковой толпой рябой Сидорчик держал его за ворот. Теперь ему даже жаль милиционера.

И еще одна радость в этот теплый солнечный день — словно лето опять вернулось. Колченогий, шустрый почтальон Екимчик принес извещение на бандероль из Москвы. Василь сразу догадался: пришла немецкая библиотечка! Не мешкая побежал к Степану — тот раньше Василя получил такую же бумажку, и неудивительно: почтальон Екимчик приходится Степану родным дедом.

Перед уроками (старшеклассники занимаются во вторую смену) друзья отправились на почту. Заплатили по три рубля тридцать копеек и получили по свертку. Тут же разорвали твердую оберточную бумагу и вытащили книги. Их было несколько: светлый, в красивом ледериновом переплете томик стихов Гёте и несколько меньших по формату книжек — сказки братьев Гримм, сборники рассказов.

Василь удивился — в конце каждого рассказа шел перевод. При этом переводилось каждое слово, выражение, независимо от того, встречалось то или иное слово раньше или нет! Странно: как для первоклассников.

Степан помрачнел.

— По учебнику для шестого класса будем заниматься, — сказал он. — А эти книжки можно просто так читать.

На почте тем временем появился и Екимчик. Любознательный старик сразу заметил, что книжки немецкие. Немецкий язык он немного знает. В прошлую войну попал в плен, был в Германии. Когда они подучатся, интересно будет побеседовать с дедом по-немецки.