Грустная дама червей
Шрифт:
Карина наклонилась, просмотрела первый ряд, не обнаружила там того, что искала, наугад вынула пару кассет.
Вот он, «Солярис», стоит во втором ряду. Она осторожно вытащила кассету, вставила в видеомагнитофон. На экране замелькали титры.
Карина совершенно ничего не помнила, смотрела как бы впервые. Когда-то давным-давно они ходили на этот фильм с Веркой, еще будучи школьницами, девятиклассницами. Верка всю дорогу из кинотеатра восхищалась, а Карина не могла взять в толк, что её так зацепило — какая-то тетка, сделанная не из молекул, а из неведомого
Теперь Карина понимала. Понимала, почему гениальный Тарковский взялся экранизировать именно этот роман польского фантаста — столько в нем было мудрости, скрытого смысла, тайного подтекста.
Океан Солярис — не есть что-то вне нас, он внутри у каждого, он — это наша душа, запрограммированная на сострадание, на то, чтобы не переполниться жестокостью…
Карина не заметила, как в кухне стало тихо. Подняла голову и увидела, что в дверях стоит Леля.
— Бредятина, правда? — та кивнула на экран. — А Олежка часто ее смотрит, особенно в последнее время. Мне кажется, такое только шизофреник мог придумать. То ли дело комедии! Я, например, «Кавказскую пленницу» раз двадцать смотрела, и еще столько же могу. Давай, кстати, прокрутим?
— Данай, — рассеянно проговорила Карина.
Леля достала кассету в яркой обложке.
Они смотрели фильм, Леля громко и заливисто смеялась в каждом месте, где полагалось смеяться, Карина почти не глядела на экран, погруженная в свои мысли.
Поздно вечером позвонил Олег. Самолет благополучно приземлился, оркестр разместили в гостинице со всеми удобствами, завтра ожидался первый концерт.
Говорила по телефону Леля, Карина трубку брать не стала. Слушала из комнаты, как та сыплет вопросами, не давая Олегу закончить разговор и невзирая на дороговизну междугородных звонков.
Наконец она умолкла. Вернулась из спальни, где висел аппарат, в гостиную, радостная и возбужденная.
— Он каждый день будет звонить в это время. У него телефон прямо в номере. Чувствует себя хорошо, рука не болит.
— Слава богу, — пробормотала Карина. — Может, ляжем спать?
— С удовольствием. — Леля улыбнулась и сладко зевнула. — Завтра утром мне к врачу.
— Я схожу с тобой.
— Ни в коем случае, — поспешно произнесла Леля. Улыбка сбежала с ее лица. — Не надо, — пояснила она, — мне пора привыкнуть иногда оставаться одной. Рожать-то со мной ты не пойдешь, верно?
— Верно, — согласилась Карина. В конце концов, Леля права, пусть проведет самостоятельно хоть пару часов. — Спроси там у врача, нужно ли продолжать пить старые витамины или, может быть, есть что-то другое, поэффективней?
— Спрошу, — Леля кивнула. — Слушай, ляжем вместе, на диване? Ты не бойся, я не храплю, мешать не буду.
— Ну давай.
Они расстелили диван, стоящий в гостиной, потушили свет и улеглись. Карина лежала с открытыми глазами, в темноте прислушиваясь к ровному Лелиному дыханию. В какой-то момент ей
Она повернулась на бок, поудобней устроила голову на подушке, вздохнула тихонько. И тут же услышала какие-то странные звуки — не то сдавленный стон, не то всхлипывания.
Карина резко обернулась: Леля горько плакала, закрыв лицо одеялом.
— Что случилось? — Карина села на постели.
— Н-ничего. Просто… я боюсь.
Карина отчетливо вспомнила, как Верка рассказывала ей после родов. Последний месяц самый тяжкий. Ночью лежишь без сна, в голову мысли всякие лезут, одна другой бредовей. Понимаешь, что все это чепуха, а поделать с собой ничего не можешь. Паранойя, одним словом.
Карина ласково погладила Лелю по растрепавшимся волосам:
— Чего ты боишься, глупенькая?
— Всего. Вдруг я рожу и растолстею, как бочка? Буду Олежке противна.
— С чего тебе толстеть? Ты вон какая стройная, и мышцы у тебя тренированные.
— А если ребеночек родится неполноценным? — Да почему ему быть неполноценным? Ведь ты наблюдаешься у врача, он следит, чтобы все было в норме. Вы оба молодые, здоровые, не говори глупостей.
— А вдруг… — Леля снова захлебнулась слезами, — вдруг Олежка не полюбит маленького? Он же не хотел…
— Вот чушь-то! Как можно не любить собственного ребенка? Полюбит, еще как полюбит, увидишь. Хватит реветь, давление подскочит. Давай спать.
— Давай. — Леля прерывисто вздохнула и умолкла. Но лишь на минуту. Вскоре она опять начала всхлипывать.
— Что еще? — Карина с трудом сдержалась, чтобы не заткнуть ей рот рукой. Господи, неужели она так каждую ночь? Бедный Олег, чудо, что он еще не рехнулся от таких сцен.
— Я… подумала… я вам так надоела, — жалобно прошептала Леля.
— Кому — нам?
— Вам. Тебе и Олежке.
Карина ощутила знакомый укол тревоги. Почему Леля так говорит? Что она имеет в виду? Может быть, ее слезы и истерики в последние дни вовсе не признак предродового психоза? Вдруг Олег ошибается и она в курсе всего?
Но зачем тогда это приглашение пожить вместе, стремление не разлучаться с Кариной, поверение ей самых сокровенных мыслей?
— Прекрати, — сухо проговорила Карина, — ты не можешь нам надоесть. И закончим на этом, иначе я просто уйду к себе.
— Нет, не уходи, — Леля испуганно схватила ее за руку, — я не буду больше. Прости меня, не сердись.
— Я не сержусь, — сказала Карина мягче. Спать ей расхотелось вовсе, несмотря на то что шли вторые сутки ее бодрствования.
Леля прижалась щекой к ее плечу, закрыла глаза. Через десять минут она наконец уснула, продолжая изредка всхлипывать во сне.
48
Наутро голова у Карины раскалывалась от боли. Ей удалось задремать лишь на рассвете, а в половине восьмого она уже проснулась от неудержимо бьющего в глаза света.