Грустные клоуны

Ромен Гари

— Уже пришли! — проворчал Вилли, указывая на них пальцем.

Дети остановились перед тропинкой, которая начиналась на опушке и терялась в лесу из сосен и оливковых деревьев. Вилли и Бебдерн задрали головы и посмотрели на вершины деревьев.

— Это на самом верху, — сказал мальчик. — Нужно перейти ручей.

— Чем там, наверху, можно заниматься? — спросил Вилли.

— Ха, любовью, конечно! — ответил самый юный из Эмберов. — Чем же еще, по-вашему?

— Вы слышали, Бебдерн? — завопил Вилли. — Они развращают даже детей!

— Мне на

это наплевать, — заявил Ла Марн, постоянно терзавшийся вопросом, не перерастет ли корейская война в ядерную, которая по самым приблизительным оценкам унесет около семидесяти миллионов жизней. — Этого нельзя допустить ни в коем случае!

— И я придерживаюсь того же мнения! — проворчал Вилли.

— Ядерный конфликт следует предотвратить любой ценой! — бормотал Ла Марн. — Посмотрите на этих детей! Их нужно спасти! И единственный способ сделать это — остановить Сталина. Если бы не было Сталина, коммунизм был бы совершенно другим! Он был бы человеческим, благородным, соблюдал бы права человека! Во всем виноват Сталин!

— Мне нет никакого дела до ваших глупостей! — взорвался Вилли. — Мне нужна моя жена! Далеко еще?

— Нужно только подняться наверх, — пояснил мальчик, — до Со-дю-Берже. Если идти быстро, вы будете там через десять минут.

— Shit, — буркнул Вилли. — В кои-то веки выбираешься на природу, и на тебе — оказываешься на склоне горы!

Сопровождаемые насмешливым взглядом детей, они полезли наверх. В воздухе пахло сосновой смолой, и ее запах вызвал у Вилли сильный приступ чиханья. Свежий воздух и ароматы природы ударили им в голову.

— В этом нет никакой диалектики! — ворчал Бебдерн. — Никакой идеологии! Находясь на природе, я чувствую себя не в своей тарелке!

Он остановился и запел:

— Лю-блю звук рога.

— Заткнись!

— Лю-блю звук рога вечерней порой в глуши лесной! — пел Бебдерн, прижав руку к сердцу. — Полагаю, вы отдаете себе отчет, что в одном этом стихе заключен весь декаданс Запада? Запад заблудился в лесной чаще, вот-вот наступит ночь, а он лишь играет на музыкальном инструменте! Кстати, не помешало бы, чтоб они не прошли!

Последний из Комненов и последний из Раппопортов добрались наконец если не до стен Византии, то до ручья, через который была переброшена кладка, однако кто-то перетащил ее на другую сторону и тем самым прервал сообщение между двумя берегами. Вилли яростно метался у кромки воды.

— Это мое! — ворчал он, стуча себя кулаком в грудь. — Там, наверху, они занимаются моей любовью! Я хочу видеть, на что похоже мое счастье!

— Как можно заниматься любовью на пути ста пятидесяти трех советских танковых дивизий? — осведомился Бебдерн.

— Пятидесяти двух, — поправил его Вилли.

— Как это, пятидесяти двух?

— Они располагают ста пятьюдесятью двумя танковыми дивизиями, — сказал последний из Комненов, — и ни одной сверх того!

— Как так, ни одной сверх того? — с раздражением воскликнул Бебдерн. — А те, что два дня назад были переброшены в Карпаты?

А те, что находятся в полной боевой готовности в Польше, Венгрии, Чехословакии? Вы что, не читаете газет? Бьюсь об заклад, что вы даже не слушаете «Голос Америки»!

— Сто пятьдесят две, — упорно стоял на своем Вилли. — Когда, наконец, вы прекратите сеять панику?

— Это лучше, чем обманывать самого себя в атмосфере кажущейся безопасности! — вспылил Бебдерн. — Я вам говорю: сто пятьдесят три дивизии вместе с теми, что стоят в Карпатах!

— Сто пятьдесят две, — мрачно сказал Вилли.

— Сто пятьдесят три!

— Сто пятьдесят две!

Дело чуть не дошло до драки: каждый хотел доказать другому, что знал больше о грозящей им опасности, но, к счастью, Бебдерн вспомнил, что они находились здесь не для того, чтобы противостоять страху, а, напротив, чтобы спастись от него, и что защищаться от мерзких исторических рож реальности они собирались с помощью кремовых тортиков. Он уступил Вилли, бросив дивизию в Карпатах на произвол судьбы: сто пятьдесят две советские дивизии в любой момент были готовы перейти в наступление.

— У меня есть идея, — сказал Вилли. — Нужно, не переходя через ручей, забраться на холм, что напротив. Он выше и с него, может быть, мы что-нибудь увидим.

Измотанные до крайности, они взобрались на вершину холма, который возвышался над ручьем и назывался Со-дю-Берже, но по-прежнему не увидели ничего, кроме деревьев и развалин каменной стены — ни следа любви.

— Я залезу на это дерево, — решил Вилли. — Помогите мне.

— Хорошо, — сказал Бебдерн. — Постарайтесь что-нибудь увидеть. Любовь должна быть где-то на горизонте!

Он опустился на колени под оливковым деревом, и Вилли взобрался ему на спину. «Ну вот, — с мрачным удовлетворением подумал Ла Марн, граф Бебдерн, маркиз Интернациональных бригад, герцог Мюнхенский и герцог пакта Молотова-Риббентропа, шевалье социализма с человеческим лицом, — ну вот, я — во фраке — стою на четвереньках под деревом на вершине холма с принцем Голливудским на спине, вот последняя поза старою борца, от Сталина до Троцкого и Ги Молле, вот к чему приводит жизнь человека с левыми взглядами». Им пришлось сделать три попытки, прежде чем Вилли удалось наконец уцепиться за ветки и взобраться на дерево, и все это время Ла Марн отчетливо слышал в ушах смех Сталина. Пока Вилли тщетно высматривал признаки любви на горизонте, Бебдерн взволнованно следил за ним с земли.

— Вы что-нибудь видите? — тоскливо бормотал Бебдерн. Он начинал трезветь, а этот момент одинаково мучителен для всех.

Вилли продолжал карабкаться наверх по старым сучьям, а Бебдерн снизу подбадривал его, декламируя сонеты Петрарки и рубайи Омара Хайяма. Задрав голову, Вилли заметил то, что принял сначала за птичье пугало. Но, присмотревшись, он сообразил, что это человек, комфортно устроившийся на дереве. Он держал у глаз бинокль и, казалось, с головой ушел в созерцание чего-то неведомого, находящегося на линии горизонта.