Грустный радостный праздник
Шрифт:
– А что было дальше? – спросила я три раза подряд, но Мишка не отвечал.
Дедушка тоже молчал. Никогда не видела, чтобы люди засыпали так быстро. Он лежал на боку и тихонько посвистывал – как закипающий чайник. Я заметила красную шерстяную нитку у него под щекой. Наверное, там прятался мешочек с ароматом бабушкиных духов.
Я встала и на цыпочках пошла к двери. Пол заскрипел, и Мишка вздрогнул – как будто он был совсем далеко, а теперь вернулся и увидел меня.
– Мишка, что было дальше? – шёпотом повторила я.
– Как
Домашку на понедельник я сделала кое-как.
Папа вздохнул над буквой «ю» в моей прописи и сказал, что лучше бы я писала помедленнее. Но я решила, что и так сойдёт.
После ужина я достала свою волшебную тетрадку. Нарисовала один ряд снежинок, а потом карандаш сломался.
Может, Анька права? Не будет никакого Деда Мороза, потому что снег так и не выпал.
И подарков не будет. И вообще, волшебная тетрадь со снежинками – это глупости, игрушка для доверчивых малышей.
Я швырнула тетрадку, и она улетела куда-то за кровать. Ну и пускай там лежит вместе с клубками пыли, конфетными фантиками и старым носком.
Я вдруг поняла, что ужасно устала.
Всё стало каким-то тяжёлым: голова, руки… даже мысли.
Я влезла в пижамные штаны, а переодевать майку уже не было сил.
Я слышала, как Аня заглянула в комнату и сказала папе:
– Смотри, она точно спит! Ничего себе, в полдевятого!
Слышала, как папа спросил:
– Жень, ты не заболела?
Я хотела ему ответить, но не успела, потому что усну…
– Откуда я помню, куда его положила?!
Я услышала этот крик и открыла глаза. Было темно – и в комнате, и за окном. Анька заворочалась в кровати и пробормотала:
– Посмотри в холодильнике…
Она во сне болтает всякую чушь и даже не просыпается.
Я полежала на правом боку, потом на левом. Перевернулась на живот. Сунула голову под подушку. Папа говорит, если не спится, можно считать овец. Я выбрала зайцев – они ещё лучше прыгают. Три, десять, пятнадцать… А если в зайца охотник выстрелит из ружья… или волк нападёт… Тогда заяц что… умрёт?
Умрёт. Раньше это было обычное слово. Ни про кого, просто так. А теперь Мишка взял и сказал его… про дедушку. И всё стало по-другому.
А вдруг с мамой что-то случится в этой командировке? Или уже случилось?! Вдруг она заболела, попала под автобус…
Я не хотела об этом думать! Я даже потрясла головой – изо всех сил, чтобы вытряхнуть дурацкие мысли. Но ничего не получилось. Мысли проплывали мимо, как рыбы в аквариуме. Я их видела, а сделать ничего не могла.
Умирают дедушки, мамы и папы… Даже дети. А если умирают дети, значит… и я…
Мне
– Ань… Аня-я-я! – я звала её шепотом, потом громче. Но Анька не слышала.
Я осталась одна. Получается, без меня всё может быть точно так же? Папа будет готовить омлет на завтрак, Анька – сидеть в интернете. Без меня изобретут что-нибудь замечательное, будут показывать новые фильмы в кино, Мишка вырастет…
Я лежала на спине и смотрела на светящиеся планеты, которые Анька попросила меня приклеить к обоям – чтобы получилось повыше. Когда-нибудь клей высохнет, и планеты отвалятся. И все забудут, что только я могла дотянуться так высоко – без лестницы, без табуретки.
Слёзы текли так сильно, что у меня стало мокро за ушами.
– Ань… Анька…
В носу у меня что-то булькало, голос охрип. А она даже не пошевелилась под одеялом.
Я больше не могла лежать в кровати совсем одна.
И тут я вспомнила: в четыре года я часто просыпалась ночью от какого-то страшного сна и не могла заснуть.
Сейчас я встану и сделаю то, что мне всегда помогало, когда я была маленькая.
И как это я раньше не догадалась!
Я только открыла дверь – и папа сразу проснулся.
Я даже позвать его не успела.
Диван был разложен. На мамином одеяле валялись журналы и книжки, а папа ютился у стенки.
– Что-то болит?
Я помотала головой.
– А чего ревёшь?
– Боюсь.
– Понятно.
Хорошо разговаривать с доктором – он не задаёт глупых вопросов.
Папа сгрёб с дивана журналы и книжки. Снял с подушки ноутбук, похлопал по одеялу. И сказал то, что говорил всегда, если я приходила к ним ночью:
– Ну ладно… залезай.
Пока я устраивалась, папа сбегал на кухню и принёс две табуретки и стул. Он поставил их друг за другом, как вагончики, и придвинул к дивану.
Уф-ф-ф, наконец-то я смогла вытянуть ноги.
И всё ему рассказать.
Рядом с папой было тепло и нестрашно. Можно положить голову ему на плечо и почувствовать себя маленькой… Я говорила, говорила, говорила… Потом слова кончились и я немножко поревела, уткнувшись в его зелёную майку. А потом слёзы кончились тоже.
Хорошо, что под подушкой у мамы нашёлся чистый платок.
– Пап, а КУДА человек умирает?
– Что значит «куда»?
– Вот жил человек – здесь… А потом?
– Ну, ТОЧНЫЙ адрес я не знаю. Мне кажется, что тело может умереть, а душа – нет.