Грядущая буря
Шрифт:
Нет, ай’дам забрали из ее комнаты, чтобы посеять к ней недоверие. Она была в этом уверена. Возможно даже, эта кража была призвана скрыть нечто иное: возвращение ал’Тору статуэтки. Его характер стал таким мрачным, что уже нельзя предсказать, на какие разрушения он может решиться.
Бедный, глупый мальчик. Ни за что на свете он не заслужил страданий в ошейнике от рук одной из Отрекшихся. Это только напомнило ему о пленении и издевательствах Айз Седай. Это сделает ее работу во сто крат труднее, или вообще невыполнимой.
Вот вопрос, на который ей нужно ответить. Можно ли его спасти? Не поздно ли его изменять? И если поздно – то что,
Нет, она отказывалась верить, что их борьба уже проиграна.
Должно быть нечто, способное изменить ал’Тора. Но что именно?
Ал’Тор вел себя иначе, чем простой крестьянин, на которого внезапно обрушилось могущество. Он не стал эгоистичным и мелочным. Он не стремился к богатству, не зациклился на детской мстительности тем, кто донимал его в юности. Безусловно, многие его решения были мудрыми – те, где он не заигрывал с опасностью.
Кадсуане шла по тротуару, проходя мимо доманийских беженцев в нелепых, ярких одеждах. Ей неоднократно приходилось обходить сидящих на мокрых бревнах людей, их импровизированные стоянки близ переулков или у заколоченных боковых входов в здания. Никто не уступал ей дорогу. Какой толк иметь лицо Айз Седай и прятать его? Этот город совсем переполнен.
Кадсуане задержалась у гирлянды флажков, на которой было выведено имя чиновника доков. Порт находился впереди, наполненный вдвое большим числом кораблей Морского Народа, чем раньше. Большинство из них были гонщиками – крупнейшими судами Ата'ан Миэйр. Другие – переделанными шончанскими кораблями из числа угнанных из Эбу Дар во время недавнего массового побега.
Порт был заполнен желающими получить зерно. Толпа кричала и толкалась, нимало не беспокоясь об упомянутом Квиллином «яде». Конечно, голод отметает многие страхи. Рабочие доков старательно сдерживали толпу. Айильцы с копьями и в коричневых кадин’сороглядывали толпу зорким взглядом. Здесь же ошивалось немало торговцев, которые надеялись выкупить часть запасов для последующей перепродажи.
Порт выглядел так же, как в любой другой день после прибытия ал’Тора. Что же заставило ее остановиться? Какое-то покалывание в спине, словно…
Она резко обернулась и увидела приближающуюся по грязной улице процессию. Впереди на темном жеребце гордо восседал ал’Тор, одетый в тон лошади – в темную одежду со скромной красной вышивкой. С ним, как обычно, была пара десятков солдат, советники и все возрастающее число доманийских подхалимов.
Что-то слишком часто она сталкивается с ним на улицах. Она заставила себя остаться на месте, сдержав желание отступить в переулок, хотя и натянула капюшон чуть глубже, чтобы скрыть лицо. Проезжая рядом, ал'Тор не подал вида, что узнал ее. Как обычно, он был полностью поглощен собственными мыслями. Ей хотелось прикрикнуть на него, что он должен шевелиться быстрее: брать корону Арад Домана и двигаться дальше – но прикусила язык. Она не позволит своей почти трехсотлетней жизни прерваться от руки Возрожденного Дракона.
Его свита прошла. Как и ранее, когда она отвернулась от него, ей показалось, что она видела… лишь краешком глаза… окружавшую его тьму – словно его накрыла тень от закрывших небо туч. Когда она смотрела прямо на него, тень исчезала. На самом деле,
Она ни разу не слышала и не читала ни о чем подобном за все прожитые годы, но видеть подобное вокруг Возрожденного Дракона было ужасно. Этот страх пересилил гордость, горечь от неудач. Нет – для нее он всегда былна первом месте. Направлять ал’Тора было совсем не то же, что править скачущей лошадью. Скорее это было похоже на попытку управлять глубоким бушующим морем.
Ей никогдане удастся изменить его поведение. Он не доверяет Айз Седай – и по понятным причинам. Похоже, он не доверяет никому, кроме, возможно, Мин. Но та сопротивлялась каждой попытке Кадсуане привлечь ее на свою сторону. Девчонка почти так же несносна, как сам ал’Тор.
Визит в порт был пустышкой. Беседы с ее информаторами так же были бесполезны. Если она в кратчайшиесроки не предпримет ничего стоящего, они все будут обречены. Но что предпринять? Она прислонилась спиной к дому. Треугольные флаги, реющие прямо перед ее глазами, указывали на север. В Запустение, навстречу основному предназначению ал’Тора.
Внезапно ее пронзила мысль. Она ухватилась за нее, как утопающий за соломинку. Кадсуане не знала, с чем это связано, но это была ее единственная надежда.
Она развернулась на месте и, пригнув голову, поспешила обратно, едва осмеливаясь думать о своем плане. Он легко мог провалиться. Если ал’Тора в самом деле, как она тревожилась, пожирает его собственный гнев, значит даже это последнее средство ей не поможет.
Но если он зашел настолько далеко, значит, ему уже ничтоне поможет. А это означает, что ей нечего терять. Нечего терять, кроме самого мира.
Пробиваясь сквозь толпу и иногда соскакивая с тротуара на грязную улицу, чтобы обойти людей, Кадсуане добралась до особняка. Некоторые айильцы заняли оставшийся после ухода солдат Добрейна лагерь. Одни разместились в крыле дворца, другие на лужайках вокруг, а остальные – в прилегающих строениях.
Кадсуане направилась к той части дворца, что была занята айильцами, и ее никто не остановил. Ей нравились привилегии среди Айил, которых не удостоились другие Айз Седай. Она застала Сорилею и других Хранительниц Мудрости за беседой в одной из библиотек. Они, конечно, сидели на полу. Сорилея кивнула вошедшей Кадсуане. Она была сплошь костлявая, сухопарая, покрытая морщинами, но никто на свете не смог бы назвать ее хрупкой, хотя бы из-за глаз на ее лице, которое было слишком молодым для её возраста, пусть и иссушенным ветром и солнцем. Каким образом Хранительницы Мудрости могут жить так долго и не приобретать безвозрастных лиц Айз Седай? На этот вопрос Кадсуане пока не смогла найти ответ.
Она откинула капюшон и присоединилась к Хранительницам Мудрости, усевшись прямо на пол, отказавшись от подушек. Она посмотрела Сорилее прямо в глаза и призналась:
– Я не справилась.
Хранительница Мудрости кивнула, словно соглашаясь. Кадсуане насилу сдержалась, чтобы не показать своего раздражения.
– В твоей неудаче нет позора, – сказала Бэйр, – раз в твоей неудаче виновен другой.
Эмис кивнула:
– Кар’а’карнупрямее других мужчин, Кадсуане Седай. У тебя нет к нам тох.