Грядущая буря
Шрифт:
Девушка стояла перед Белой Башней. Она подняла глаза и пробежалась взглядом сверху вниз по мощному, но изысканному белому стержню башни. Несмотря на то, что небо было черным и беспорядочно бурлящим, Башня почему-то отбрасывала тень, и та падала прямо на Эгвейн. Было ли это каким-то своего рода знамением? Башня заставляла её ощущать себя ничтожной, Эгвейн чувствовала её вес, словно держала его на себе. Упиралась в эти стены, не давая им разрушиться и упасть.
Она долго простояла на этом месте, небо бурлило, великолепный шпиль Башни отбрасывал тень вниз на Эгвейн. Она смотрела на его вершину,
«Нет, – подумала она вновь. – Не сейчас. Ещё несколько дней».
Эгвейн закрыла глаза – и открыла их в темноте. Её тело внезапно начала разрывать боль, её зад был исполосован ремнём, руки и ноги сводили судороги оттого, что приходилось лежать, скрючившись, в крохотной комнатке. Пахло прелой соломой и плесенью, и она знала, что если бы её нос не привык, то она бы почувствовала и вонь своего немытого тела. Девушка подавила стон – снаружи находились женщины, которые охраняли и поддерживали её щит. Она не позволит им услышать её жалоб – даже в виде стона.
Эгвейн села. На ней было то же платье послушницы, в котором она была на ужине у Элайды. Рукава платья заскорузли от засохшей крови, которая трескалась при движении и царапала кожу. Хотелось пить. Они никогда не давали ей достаточно воды. Но она не жаловалась. Никаких криков или плача, никаких просьб. Несмотря на боль, она заставила себя сесть, улыбаясь тому, что может отстраниться от болезненных ощущений. Эгвейн скрестила ноги, отклонилась назад и по одной выпрямила руки, потягиваясь. Потом она встала и наклонилась, разминая спину и плечи. Наконец она легла на спину и выпрямила ноги, подняв их вверх, непроизвольно морщась от их возражений. Она должна сохранять подвижность конечностей. Боль – ничто. Абсолютно ничто, по сравнению с опасностью, в которой находится Белая Башня.
Девушка снова села, поджав ноги, и сделала несколько глубоких вздохов, повторяя себе, что она хочетбыть запертой в этой комнате. Если бы она пожелала, то могла бы сбежать, но она осталась. Оставшись, она подорвала авторитет Элайды. Оставшись, она доказала, что есть те, кто не согнутся и не станут спокойно смотреть на падение Белой Башни. Это заточение что-то значило.
Слова, повторявшиеся в её голове, помогали подавить страх от мысли, что ей предстоит провести новый день в этой клетке. Что бы она делала без снов, чтобы сохранить рассудок? И снова она подумала о бедном Ранде, запертом в сундуке. Теперь у них было что-то общее. Какое-то родство помимо совместно проведённого в Двуречье детства. Они оба пострадали от рук Элайды. И обоих это не сломило.
Оставалось только ждать. Около полудня они откроют дверь и вытащат её наружу, чтобы избить. Наказание приведёт в исполнение не Сильвиана. Возможность выпороть её, похоже, была наградой – компенсацией Красным сёстрам за то, что им приходилось целыми днями сидеть в подземельях и её охранять.
После порки Эгвейн отправится обратно в клетку и получит миску безвкусной каши. Изо дня в день происходило одно и то же. Но она не сломается, особенно пока может проводить ночи в Тел’аран’риоде.
Утро тянулось медленно. В конце концов, щёлкнули железные ключи, поворачиваясь в старинном замке. Дверь открылась. За ней показалась пара стройных Красных сестёр – свет был так непривычен для Эгвейн, что она не могла разглядеть их лиц, только смутные силуэты. Красные грубо схватили её за руки, хотя она никогда не сопротивлялась. Они выволокли её наружу и бросили на землю. Эгвейн услышала, как одна из них шлёпнула ремнём по руке в предвкушении, и приготовилась к ударам. Они услышат её смех, как и в каждый из предыдущих дней.
– Подождите, – прозвучал чей-то голос.
Руки, удерживавшие Эгвейн, как будто одеревенели. Эгвейн нахмурилась, касаясь щекой холодных плиток пола. Этот голос… он принадлежал Кэтрин.
Сёстры, удерживавшие Эгвейн, медленно ослабили хватку и подняли девушку на ноги. От яркого света ламп она прищурилась, чтобы разглядеть Кэтрин, которая, сложив руки под грудью, стояла в коридоре неподалеку.
– Её приказано освободить, – сказала Красная; как ни странно, её голос прозвучал самодовольно.
– Что?– переспросила одна из тюремщиц Эгвейн. Глаза девушки привыкли к свету, и теперь она видела, что это долговязая Барасин.
– Амерлин поняла, что наказывает не того человека, – сообщила Кэтрин. – Вина лежит главным образом не на этой… ничтожной послушнице, а на той, кто должна была справиться с ней.
Эгвейн уставилась на Кэтрин. И вдруг головоломка встала на свои места.
– Сильвиана, – сказала она.
– Именно, – подтвердила Кэтрин. – Если послушницы выходят из-под контроля, разве вина не должна падать на того, кто был обязан их обучать?
Значит, Элайда всё-таки поняла, что не сможет доказать, что Эгвейн – Приспешница Тёмного. Привлечение внимания к Сильвиане – разумный шаг. Если бы Элайда была наказана за использование Силы для избиения Эгвейн, а Сильвиана наказана гораздо сильнее за то, что позволила Эгвейн выйти из-под контроля, это спасло бы лицо Амерлин.
– Думаю, Амерлин сделала мудрый выбор, – сказала Кэтрин. – Эгвейн, с настоящего момента тебя будет… обучать только Наставница Послушниц.
– Но, как ты сказала, Сильвиана не справилась, – в замешательстве сказала Эгвейн.
– Не Сильвиана, – ответила Кэтрин, было видно, что её самодовольство даже выросло. – Новая Наставница Послушниц.
Эгвейн встретила взгляд женщины.
– А, – сказала она, – и ты веришь, что добьёшься успеха там, где не справилась Сильвиана?
– Увидишь, – Кэтрин повернулась и пошла по выложенному плиткой коридору. – Отведите её в её комнату.
Эгвейн покачала головой. Элайда оказалась умнее, чем считала Эгвейн. Она поняла, что заточение не работает, и нашла козла отпущения, чтобы наказать его вместо Эгвейн. Но чтобы им стала смещённая с должности Наставницы Послушниц Сильвиана? Это будет ударом по моральному состоянию всей Башни, поскольку многие сёстры считали Сильвиану идеальной Наставницей Послушниц.