Грязная история
Шрифт:
– Нет.
– А о рутиле?
– Это титановые руды.
– Я об этом слышал, – быстро вставил Гутар.
– Ну конечно. Его сейчас применяют при постройке сверхзвуковых самолетов. На деле титан вполне обычный элемент, его в недрах земли больше, чем, скажем, свинца или олова. И все же цена титана на мировом рынке составляет примерно три тысячи долларов за метрическую тонну.
– Три тысячи долларов?
– Конечно. А почему? Потому что титан очень трудно добывать, хотя он и широко распространен. Существуют минералы, которые добывать еще труднее. Слышали ли когда-нибудь о пирохлоре?
Мы, разумеется, не слышали. Я начал терять интерес к Кинку, но Гутар был весь внимание.
– Еще один редкий минерал?
– С технической точки зрения это руда, но несомненно редкая и дорогая. Она содержит металл ниобий, на который сейчас большой спрос для изготовления тугоплавких сплавов и оболочек ядерных реакторов. Нынешняя цена на ниобий – примерно сто десять тысяч долларов за тонну.
Гутар присвистнул. Кинк пожал плечами.
– Когда-то добывать руду было просто. В некоторых случаях это и сейчас просто. Руду выкапывают, дробят, очищают от породы путем, скажем, промывки, а из остатка выплавляют металл. Это так же просто, как расколоть орех, чтобы достать ядро. – Он сжал кулак, как бы раскалывая орех.
– Но не в случае с ниобием, – вставил Гутар.
– Как правило, нет. Пирохлор обычно находят в очень малых количествах и как небольшой процент большого количества других руд. Приходится изготовлять концентрат путем сложных процессов, включая магнитную и механическую сепарацию, флотацию, выщелачивание и химическую сепарацию. Необходимо переработать много тонн других материалов, чтобы получить несколько килограммов пирохлора. Что-нибудь и мне надо было сказать.
– Так это ваша работа, – спросил я, – разведывать такого рода вещи?
Гутар хмыкнул. Кинк улыбнулся. Видно, мой вопрос напомнил только одним им известную шутку. Глаза Кинка вновь скользнули по мне.
– Ну, не совсем, мсье Симпсон. Люди, на которых я работаю, предпочитают метод раскалывания орехов. – Гутар снова хмыкнул. – Но можно сказать, что я изыскатель, – продолжал он, – да, я думаю, вполне можно так сказать.
На этот раз Гутар в открытую рассмеялся. Кинк довольно ухмылялся в свою пивную кружку. Я заставил себя улыбнуться. Я терпеть не могу шуточек на мой счет и обращения с собой как с полуидиотом, но научился не показывать этого.
Когда Гутар замолк, Кинк снова посмотрел на меня.
– Приношу свои извинения, мсье Симпсон. До вашего прихода я как раз объяснял нашему другу Гутару, что в мире существуют вещи, значительно более ценные, чем золото, драгоценные камни и уран. Можете себе представить, сколько стоит концентрированное, с высокой отдачей месторождение подобных редких минералов? Почти столько же, что и алмазное поле, и, – он немножко подался вперед, – его почти так же трудно заполучить и охранять. Для этих целей нужны люди опытные и находчивые. Конечно, таких людей не так легко набрать, но, – он откинулся назад и снова улыбнулся, – когда предлагается достаточное вознаграждение, подобные трудности можно преодолеть. Такова природа вещей. – Он взглянул на часы и поднялся. – Было очень приятно побеседовать с вами. Я тут пробуду несколько дней. Надеюсь, мы еще встретимся.
Он быстро распрощался с нами и вышел, крикнув парнишке, чтобы тот нашел ему такси.
Гутар закуривал сигарету, широко ухмыляясь.
– О чем идет речь? – спросил я.
– А ты не догадался? Мне показалось, что он дал понять совершенно ясно. Он набирает людей.
– Опытных и находчивых?
– Можно и так выразиться. – Он вновь задумался. – Мой приятель из комиссариата знает его. У них на майора Кинка изрядное досье. Ничего криминального, но любопытно.
– Майор Кинк?
– Здесь он не станет щеголять своим
Глава V
Капитан Ван Буннен жил не в гостинице, а в бунгало одного из портовых чиновников. Поскольку оно находилось в европейской части города, мы капитана не видели с того момента, как судно завели в ремонтный док и он передал Гутару деньги на оплату гостиницы за неделю. О ходе работ мы узнавали через молодого Бержье, третьего помощника, который обедал в том же ресторане, что и мы, когда не дежурил на судне.
«Волвертем» находился в доке пять дней, когда Бержье сообщил нам, что ему официально заявили о продлении пребывания судна в доке еще на пять дней. По его мнению, для ремонта понадобится еще не менее пятнадцати дней, да и то если повезет. Он сделал такой вывод из беседы со старшим механиком, который рассказал ему об объеме работ и недостатке квалифицированных ремонтников, способных ускорить починку. Он также слышал разговоры о том, что владельцы судна, раздосадованные задержкой, хотят перевалить груз на другое транзитное судно, а «Волвертем» отправить порожняком в Момбасу.
– Это серьезно? – спросил Гутар. Бержье пожал плечами.
– С нашим «Волвертемом» все может случиться. Мы загружались в Момбасе и раньше – кофе, чай, сизаль, химикаты. Не исключено, что так будет и теперь, если мы до нее дотянем.
– А куда отправляются эти грузы?
– В какой-нибудь европейский порт, естественно. Но пока все это слухи и сплетни, как вы понимаете. Наверняка я ничего не знаю.
Во всяком случае, он знал достаточно, чтобы отбить у меня аппетит.
Позже мы с Гутаром обсудили ситуацию.
Даже если сбросить со счетов слухи о Момбасе, перспектива была достаточно мрачной. Ведь мы питались на свои деньги, а они подходили к концу. Мне удалось поменять греческие драхмы, которые были у меня с собой, на ходящие в Джибути франки, чтобы сохранить доллары, но эти франки уже пролетели. Еще за десять дней пребывания на берегу пролетят и доллары, а ведь мы можем застрять и дольше. Значит, пришлось бы сидеть совсем без денег.
У Гутара дела были не намного лучше. Правда, как французский гражданин, оказавшийся в стесненных обстоятельствах на заморской французской территории, он мог бы попробовать добиться репатриации за правительственный счет, но подобная идея была ему явно не по вкусу. По тому, как он ее отверг, у меня сложилось впечатление, что возвращение во Францию было бы для него не более разумным, чем возвращение в Грецию, и грозило бы подобными же нежелательными последствиями.
Единственным выходом, по мнению Гутара, было пересмотреть условия нашего соглашения с капитаном Ван Бунненом. Гутар сказал, что нам нужно проявить твердость. Он применил выражение «благоразумно-угрожающее поведение». Именно так он и сказал.
На следующее утро мы отправились к обсаженному цветами бунгало, где жил капитан, и застали его в тот самый момент, когда он выходил, чтобы отправиться на судно. Конечно, он был после обычного перепоя и встреча с нами ему никак не улыбалась. Его ожидало такси. Если бы Гутар не преградил ему путь, твердо став перед дверью такси, капитан наверняка бы не остановился.