Грязные игры

Браун Сандра

– Что ты имеешь в виду? – спросил Грифф, но это было необязательно. Он прекрасно знал, что хочет сказать Болли.

– Ты одиночка, Грифф. И всегда им был. Еще со средней школы, когда ты привлек внимание вербовщиков из колледжа, так вот уже тогда на первом плане был ты, а не команда. Ты вел команды от победы к победе благодаря своим выдающимся игровым качествам, но ты был никаким лидером. Насколько мне известно, тебя никогда не выбирали капитаном команды, и меня это нисколько не удивляет. Потому что единственное, что делало тебя членом команды, – это футболка того же цвета. У тебя не было друзей. Товарищи по команде восхищались твоей игрой. Те, кто не завидовал, боготворили тебя. Но они не любили тебя, и тебя это устраивало. Плевать ты на это хотел, пока

на поле они делали то, что ты задумал. Я никогда не видел, чтобы ты подбадривал игрока, совершившего ошибку, или хвалил кого-то за хорошую игру. Я никогда не видел, чтобы ты протягивал руку дружбы или помощи. Но я видел, что ты даже не распаковал рождественский подарок Дорси, бросив: «Я этим дерьмом не занимаюсь». Я видел, как ты отшил Честера, когда он пригласил тебя на молитвенный завтрак в честь его жены, которая проходила этот ужасный курс химиотерапии и облучения. Когда невеста Ламберта погибла в автомобильной аварии, ты единственный из команды не присутствовал на похоронах. Ты был выдающимся спортсменом, Грифф, но никудышным товарищем. Наверно, именно поэтому я удивлен и немного обижен тем, что теперь ты пришел ко мне, как будто мы были добрыми друзьями, и попросил о помощи.

Нелегко выслушивать такое о себе, особенно если понимаешь, что это правда.

– Мне нужна работа, Болли, – тихо и покорно сказал Грифф.

Болли снова снял очки, и Грифф понял, что он ему откажет.

– Мне отвратительно то, что ты сделал, но всякий может оступиться, и ему нужно дать еще один шанс. Просто… Черт возьми, Грифф, я не могу посадить тебя ни в одну ложу для прессы в лиге.

– Я могу освещать матчи команд колледжей. Или школ.

– Там ты столкнешься с такой же враждебностью. Или даже с большей. Ты смошенничал. Сначала ты нарушил правила, делая ставки на тотализаторе. Потом ты сдал игру. Ты сдал игру, черт возьми! – со злостью повторил он. – За деньги. Ты лишил собственную команду гарантированной победы в Суперкубке. Ты якшался с… гангстерами. И ты думаешь, тебе позволят приблизиться к детям, к молодым игрокам? – Он покачал головой и встал. – Извини, Грифф. Я не могу тебе помочь.

Он перекусил в автокафе «Соник», где клиентам приносят еду прямо в машины. Сидя в чужой «Хонде», он с жадностью проглотил чизбургер с острым перцем, пирог «Фрито», две порции картофельной запеканки и клубничное желе. Пять лет он не пробовал такой вредной пищи. Но, рассудил он, презираемый всеми изгой должен быть жирным.

По дороге к дому Болли и до того момента, как Болли не просто отказал,а решительно отказалему, Грифф гордился тем, что у него хватило силы воли искать работу, когда в два тридцать пополудни его финансовые проблемы будут решены. Он искал работу до того,как проверит содержимое банковского сейфа. Он полагал, что так будет гораздо честнее – смирить гордыню и просить о работе, если учесть, что завтра он сможет попросту ничего не делать, если захочет. Он даже стерпел проповедь Болли, хотя журналист был безжалостен к его ошибкам.

Грифф был вынужден признать, что с памятью у Болли все в порядке. Кроме того, парень хорошо понял его характер. Именно поэтому он не стал просить прощения или оправдываться. Он всегда скрывал свои эмоции. Ему никогда не хотелось хлопнуть по плечу товарищей по команде после хорошей игры, и он точно знал, что ему не понравится, если кто-то из них проделает это с ним. Он оставлял всю эту восторженную чушь тем, кто сидел на скамейке запасных, пока он на поле делал тяжелую и кровавую работу, избиваемый защитниками, которые рисовали отметки на своих шлемах, если им удавалось повалить его на землю.

Но почему он продолжает размышлять о том, что ему сказал Болли? Сейчас все это уже не имеет значения. Теперь в его команде только два человека, и для того, чтобы их осчастливить, достаточно сделать ребенка одному из них. Совсем нетрудно.

Когда Грифф вошел в банк, у него слегка ныл живот. Он винил в этом острый

перец, а не нервы. Грифф оглянулся, как будто ждал, что тут же привлечет к себе всеобщее внимание и будет выставлен на посмешище, как самый доверчивый дурак в мире.

Но все прошло точно так, как говорил Фостер Спикмен. Никто ничего не заметил. Он сделал запрос в справочном окошке, затем его провели к лифту, и он попал в подземную часть банка, где вежливая пожилая женщина попросила его оставить подпись на карточке. Сверив ее с карточкой, которую передал Спикмен, она удовлетворенно кивнула и провела Гриффа в небольшую камеру.

Его сердце бешено колотилось в такт с музыкой Янни, [10] доносившейся из динамиков сверху. Женщина подвела его к сейфу, сказала, чтобы он не торопился и нажал кнопку на стене, когда закончит, а затем вышла. Ключ, который дал ему Спикмен вчера вечером, лежал в кармане джинсов. Грифф достал ключ и открыл сейф.

Из банка Грифф поехал прямиком в «Нортпарк» за покупками. Ему нравились его джинсы, старые и удобные, но он все равно купил себе еще две пары – потому, что мог себе это позволить. Туфли были тоже слишком удобными, и он не стал их менять, а только почистил. В «Нимане» он нашел три дизайнерские рубашки, которые выглядели не слишком женственными. Он переоделся в кабинке и вышел из универмага в одной из новых рубашек.

10

Янни – Янни Хрисомаллис (Yanni Hrisomallis) – современный греческий музыкант, работающий в стиле нью-эйдж.

Все спортивные пиджаки в бутике «Армани» оказались ему узки в плечах, но он все же нашел один, который можно было перешить. Ему сказали, что заказ будет готов через несколько дней.

Он купил пару солнцезащитных очков за четыреста долларов. Странно, но за прошедшие пять лет больше всего изменилась мода на очки. Еще он купил сотовый телефон. Наверное, покупка дома заняла бы столько же времени. К тому моменту, как ему продемонстрировали все дополнительные возможности, рассказали о тарифных планах и настроили вызов голосовой почты, ему уже не терпелось поскорее убраться из магазина и воспользоваться этой проклятой штуковиной по ее прямому назначению – чтобы позвонить.

Конечно, Марше. Он набрал первый из номеров, отпечатанных на визитной карточке, и услышал бесстрастный голос, предлагающий оставить сообщение, что он и сделал. Ожидая, пока Марша перезвонит, он объехал район, разглядывая магазины и проезжая мимо мест, которые он часто посещал пять лет назад. Одни совсем не изменились, другие просто нельзя было узнать.

Примерно через час, не дождавшись звонка от Марши, он набрал номер одной из ее девушек. «Молода, красива, и удовлетворение гарантировано».

– Алло?

У нее был чуть хрипловатый, сексуальный голос. Она ему уже нравилась.

– Привет. Меня зовут Грифф Буркетт. Я клиент Марши. Она порекомендовала мне вас.

В первый момент ему показалось, что девушка икает, но потом он понял, что она плачет.

– Марша… – она всхлипнула и умолкла на полуслове, а затем простонала: – О боже! Это ужасно!

– Что случилось?

– Марша в больнице.

Все дороги вокруг Пресвитерианской больницы ремонтировались. Пока Грифф пробирался через все выставленные ремонтниками заграждения и объезды, он ругался так же сильно, как и потел.

Он бегом пересек парковку, показавшуюся ему неимоверно длинной, а в вестибюле ему пришлось стоять в очереди к информационному окошку. К тому моменту, когда сотрудник сообщил ему номер палаты Марши, он уже едва сдерживал ярость.

Рядом с дверью в ее палату, прислонившись к стене, стоял сосед, который вчера вечером выходил из лифта в холле. Заметив приближающегося Гриффа, он вздрогнул, как от удара электрическим током, и заслонил спиной дверь в больничную палату.

– Нет-нет, – отчаянно замахал он руками. – Уходите! Она не хочет, чтобы вы видели ее такой.