Грязные игры
Шрифт:
Лишь через несколько недель после аварии им сообщили всю правду о его состоянии и прогнозах. Он принял это известие с удивительным самообладанием, мужеством и спокойствием.
Когда они оставались одни, он брал руку Лауры в свои ладони и убеждал ее, что все будет хорошо. Он смотрел на нее с нескрываемой любовью и все время благодарил бога, что она пережила аварию без серьезных травм.
Он никогда даже не намекал на ее вину. Но в тот день, глядя на него сквозь пелену слез, она произнесла то, что – она это знала – тысячу раз приходило ему на ум, точно так же, как и ей: «Я должна была дозволить тебе
Два года спустя, устремив невидящий взгляд в окно комнаты для совещаний компании «Сансаут», она все еще мучительно переживала принятое в тот вечер решение самой сесть за руль. Может, Фостер ехал бы чуть быстрее или чуть медленнее и они не оказались бы в центре того перекрестка, на котором не остановился грузовик? Может быть, он успел бы заметить опасность и смог бы уклониться от столкновения? Может быть, он сделал бы что-то такое, чего не сделала она?
Или если судьбой им было предначертано оказаться в это время в этом месте, то на пассажирском сиденье была бы она, а не он.
Фостер никогда не заговаривал о том вечере. Он даже не вспоминал о том кратком разговоре, кто сколько выпил и кто сядет за руль. Но этот невысказанный вопрос всегда стоял между ними: что было бы, сядь за руль он?
Лаура понимала, насколько бессмысленно задавать себе этот вопрос. Но она все равно терзалась догадками – и Фостер тоже, она это знала. Вероятно, они сойдут в могилу, спрашивая: «Что, если?..»
Грифф Буркетт откуда-то узнал об аварии. Она не осталась, чтобы поговорить с ним об этом, но если он знает, каким образом Фостер оказался в инвалидном кресле, то, вне всякого сомнения, понимает, почему она готова согласиться с любым планом мужа.
Фостер не погиб, но в вечер аварии его прежняя жизнь закончилась. А Лаура страдала от сознания собственной вины.
Иметь ребенка, зачать его так, как хотел Фостер, не такая уж большая жертва с ее стороны, если учесть, что потерял Фостер. Ребенок и наследник – это мечта, которой он лишился в тот вечер. Возможно, осуществив его мечту, она ослабит чувство вины и тем самым вернет им хотя бы часть прежней жизни.
Разозлившись на жалость к самой себе, она отвернулась от окна. Жжение между ног заставило ее поморщиться, но куда хуже были воспоминания, вызванные физическим дискомфортом.
Гриффу было трудно войти в нее. Неподатливость и сухость многое говорили о ее личной жизни, и это было унизительно. Но по крайней мере, у него хватило деликатности понять ее состояние и замешкаться. Похоже, он даже хотел остановиться, понимая, что причинит ей боль. В сущности, он…
Нет. Она не будет думать об этом. Не будет думать о нем. Иначе это перейдет в область личных отношений. А в этом случае ее довод потеряет силу. Чтобы согласиться с планом Фостера, она убеждала себя, что использование суррогатного отца – это такая же медицинская процедура, не предполагающая личных отношений, как искусственное оплодотворение в стерильной обстановке кабинета врача.
Однако дискомфорт между ног был язвительным напоминанием о том, что она была с мужчиной. Мужчина вошел в нее. Кончил в ней.
И как она могла хотя бы на мгновение подумать, что это будет похоже на медицинскую процедуру?
11
В
Если учесть, что днем ему было нечем заняться, вечера тянулись особенно долго. Загар уже был слишком темным, чтобы его можно было считать здоровым. Он строго придерживался режима тренировок, но тренировки наскучили ему. Он пересмотрел все современные фильмы, некоторые по нескольку раз. Он пристрастился к чтению. Все, что угодно, лишь бы себя развлечь.
Марша завершала курс лечения дома и через Дуайта попросила Гриффа не навещать ее.
– Ей нужно много сил, чтобы просто восстановиться. А потом ей предстоит пластическая операция, – объяснил ему Дуайт. – Ей требуется некоторое время. Уверен, она позвонит вам, когда снова станет такой же прекрасной, как прежде.
Послание было достаточно вежливым, но Грифф умел читать между строк. Он представлял собой дополнительное осложнение, явно лишнее. Она не винила его в том, что случилось, но для нее самой и для ее бизнеса было бы полезнее и безопаснее держаться от него подальше.
Следовательно, ему уже не нужно было ждать своих ежедневных походов в больницу. Он скучал. И, возможно, впервые в жизни был одинок. Быть изгоем – это совсем не то, что добровольное одиночество.
В тюрьме он очень страдал от невозможности побыть одному. Пять лет он жаждал одиночества и клялся, что после освобождения никогда не будет воспринимать его как нечто само собой разумеющееся. Но когда у него появлялось настроение поговорить, рядом всегда были другие заключенные, с которыми он мог потрепать языком. Он всегда ел в компании.
Теперь у него никого не было. Иногда он по нескольку дней ни с кем не разговаривал.
Нельзя сказать, что от природы он был очень общительным. Как точно подметил Болли, он всегда был одиночкой. Вне всякого сомнения, эта привычка сформировалась у него в детстве. Невнимание матери научило его самодостаточности. Во всем он надеялся только на себя – пища, развлечения и отдых.
Необходимость рассчитывать только на собственные силы стала частью его натуры. Кроме того, это было оружие, с помощью которого он держал людей на расстоянии – из неприязни или недоверия. Он не видел никакой выгоды в том, чтобы кто-то имел на него влияние. Даже самая поверхностная дружба требовала вложений. Чтобы дружить, нужно не только брать, но и отдавать. И то, и другое удавалось Гриффу с трудом. Коуч и Элли в конце концов поняли это и перестали настаивать, чтобы он завел приятелей, примирившись с тем, что он предпочитает общество самого себя обществу других людей.
Но в прежней жизни он хотя бы был окружен людьми, даже если и не сходился с ними. В школе, с «Ковбоями», в Биг-Спринг. Теперь он был по-настоящему одинок. Несколько дней назад он от отчаяния позвонил одному из бывших товарищей по команде, с которым поддерживал относительно дружеские отношения.
Бывший защитник команды, владевший успешным бизнесом по разработке программного обеспечения, поздравил его с освобождением и солгал, что рад его слышать. Но когда Грифф предложил встретиться и выпить пива, парень за тридцать секунд придумал десяток причин для отказа, напирая на то, что он женат.