Грязный бизнес

Бруно Энтони

– Наверняка есть еще какой-нибудь выход. Уверен, мы найдем приемлемое решение.

Немо рассмеялся.

– К черту приемлемое решение. Мы здесь не переговоры ведем. Я тебе напоминаю – ты должен сделать, что обещал, и кончим с этим.

– Пожалуйста, если у тебя есть другая, разумная альтернатива, скажи мне.

– Хорошо, мы можем оставить твоих детей сиротами и разделаться с тобой. Как, подходит?

Огастин почувствовал резкую боль под левым глазом. Господи, нет, только не сейчас. Не хватало еще головной боли.

– Ты шутишь?

– Что значит – шутишь?

Мы прикончим тебя, и процесс уж точно будет прекращен. Главный прокурор схлопочет несколько пуль, об этом узнают присяжные, и этот старый ублюдок – судья – вынужден будет все прикрыть. Запугивание обвинения, доведение до сумасшествия присяжных или как вы, юристы, все это называете? Что, разве не так?

К несчастью, карлик был прав.

Немо затянулся в последний раз и бросил окурок на пол, растерев его ногой.

– Сказать по правде, Оги, нам бы не хотелось так поступать. Зачем нам дурная слава? Ты ведь понимаешь меня? Для всех будет лучше, если ты просто возьмешься за дело и выполнишь то, что от тебя требуется.

Огастин закрыл глаза и кивнул. Начинается – в кость под глазом медленно входил длинный гвоздь.

Немо встал с ящика из-под молока и открыл дверь.

– Лучше приступай к работе, Огастин. У тебя мало времени. – Он кивнул на ковер. – Помни, груз не должен лежать. Теперь вперед, действуй.

Ноги не слушались Огастина, когда он спустился из фургона на землю. Как только он вышел, дверь тут же захлопнулась, и Огастин услышал, как Немо рявкнул черному громиле за рулем:

– Вперед, двинули!

Мотор взревел, и фургон выкатил на дорогу, дождался зеленого света на углу Медисон и исчез за поворотом, направляясь в сторону города.

Огастин побрел по тротуару к своему дому. Подойдя к воротам, он еще раз взглянул на фасад особняка – фасад как фасад, ничего особенного.

Огастин медленно поднялся по ступенькам, не обращая внимания ни на темноту, ни на холод, щурясь от бегущих огней машин, поворачивающих с Пятой улицы за угол. Рубашка под пиджаком промокла насквозь. Гвоздь проник еще глубже, разворачивая череп. Надо войти и лечь. Надо подумать. Господи, как ему надо подумать...

Глава 3

– Ваша честь, я вынужден присоединиться к просьбам моих коллег о прекращении судебного процесса в связи с недостаточной убедительностью предоставленных мистером Джордано сведений. Мистер Джордано намеревается свидетельствовать о так называемой деятельности моего подзащитного и в то же время заявляет, что незнаком с моим подзащитным, что знает о нем в лучшем случае понаслышке...

Та-та-та-та...

Тоцци с трудом сдерживал зевоту, глядя на маленького бородатого адвоката, который без перерыва говорил вот уже двадцать минут. Он чем-то напоминал Зигмунда Фрейда. Наклонившись, Тоцци прошептал Гиббонсу:

– Кто это? Я забыл.

– Кажется, Костмейер.

Гиббонс выглядел так, словно он внимательно следил за происходящим.

– Кого он представляет?

– Одного из владельцев салонов красоты. Не то из Буффало, не то из Кливленда. Не могу вспомнить.

Судья сидел, облокотившись на

стол, подперев лицо руками. Процедура продолжалась уже целый день. Защитники вставали один за другим и произносили речи в пользу прекращения процесса против, своих подзащитных, все восемнадцать. Они прекрасно понимали, что это бесполезно – судья с самого начала ясно дал понять, что не допустит прекращения процесса, и не только потому, что Джордано раскололся. Однако адвокаты имели право высказаться, и они использовали это право, все восемнадцать.

– Мистер Костмейер, – пронзительный голос судьи неожиданно заполнил зал, словно воздушная сирена, – вы не сообщили мне ничего такого, чего я бы уже не знал. Рискуя показаться таким же скучным и надоедливым, как вы и ваши коллеги, я хочу ещё раз повторить совет, который дал вам всем вчера в моем кабинете. Если вы чувствуете, что интересы вашего клиента пострадают в результате последнего поворота событий, всегда можно прибегнуть к такой старой, выдержавшей испытание временем американской традиции, как соглашение защиты и обвинения о признании вины в наименее тяжком из вменяемых обвиняемому преступлений. Если вы действительно опасаетесь, что присяжные повесят вашего подзащитного, то вовремя прекратите невыгодное дело и пойдите на сделку с обвинением. Благословляю вас всех.

Адвокат обернулся и посмотрел на своего подзащитного, сидевшего за одним из адвокатских столов, – очень худого человека болезненного вида с аккуратно подбритыми усиками. Взгляд клиента переметнулся на Саламандру, сидевшего за другим столом. Он нахмурился и едва заметно покачал головой. Худой подзащитный взглянул на Костмейера и тоже покачал головой. Адвокат посмотрел на судью и пожал плечами.

– Мой клиент не хочет соглашения с обвинением, ваша честь.

Тоцци внимательно посмотрел на Саламандру. Этот тип всем здесь заправляет. Остальные обвиняемые без его одобрения и чихнуть не смеют. Жирный ублюдок оказал бы всем услугу, если бы получил сердечный приступ.

Взгляд Тоцци переместился на Лесли Хэллоран, адвоката Саламандры. Он пытался понять, какова ее роль в спектакле: марионетка, девочка на побегушках, сообщница? И одновременно удивлялся, почему, черт возьми, это его так волнует. Да, она нравилась ему в школьные годы, но это давняя история. Он должен был давно забыть о ней, уж она-то точно его не помнила. Даже не знала, кем он стал.

Неожиданный удар молотка заставил Тоцци вздрогнуть и привел его в замешательство – он не сознавал, что все это время смотрел на Лесли.

– Перерыв двадцать минут. Суд соберется в одиннадцать часов.

Судья встал и расправил спину.

– Но, ваша честь, – возразил Костмейер, – я еще не высказал и половины моих аргументов. Я хотел бы иметь возможность закончить свое выступление, чтобы не нарушить его целостность, если суду будет угодно.

Судья Моргенрот поморщился и сердито посмотрел на маленького «Зигмунда Фрейда».

– Суду надо сходить в туалет, мистер Костмейер. Вот что угодно суду.

Судья собрал свои бумаги, спрыгнул с кафедры и исчез в своем кабинете.