Губернаторский пассажир
Шрифт:
И вдруг он случайно взглянул на внешний рейд. Из труб эсминцев и линкора валил густой жирный дым. Эскадра, видимо, снималась с якоря, иностранная эскадра. Вероятно, там сам адмирал на флагмане.
– Еремчук, – шепнул капитан, – быстро! Стань на фалы, подымай «ОВ»… Живо, давай! Петров, к тифону [17] , открой сигнал!
Полицейские напирали. Медленно, молча, вершок за вершком сдавались кимовцы. Пассажир был уже почти на самой палубе. И вдруг засипел, заревел и завыл могучий тифон «Кимовца». Он ревел не умолкая целую минуту, на мгновение как бы передохнул и снова взвыл. Это был сигнал о бедствии. И в ту же минуту на мачте взвились два цветных флага – «О» и «В»: «Терплю бедствие».
17
Тифон – аппарат, производящий звуковые сигналы. На теплоходах гудок тифона дается сжатым воздухом.
– Вы что, с ума сошли? – закричал Громковой, бросаясь на мостик. – Прекратить сигналы! Опустить флаги! Ле бандиере!… Де сигнале!…
Но заставить замолчать тифон было нелегко. Петров крепко-накрепко прикрутил проволокой рычаг гудка к трубе, и тот теперь ревел неумолчно. Полицейские пытались снять флаги бедствия, но ловкий, как белка, Еремчук, забрался с ворохом сигналов на верхушку мачты и перевесил флаги повыше. Полицейские топали внизу, по палубе, размахивая револьверами, но стрелять не решались…
Горластый гудок «Кимовца» заливал тревогой тихую лагуну порта. И переполох оглушил мирный тропический день.
Капитан видел: на всех пароходах, стоявших в порту, грузчики прекратили работу. Они подбегали к борту и, прикрыв ладонью, как козырьком, глаза, старались разглядеть, что происходит на рейде. Да и было на что посмотреть! Огромный корабль с красным флагом за кормой здесь, в порту, среди бела дня подымал один сигнал бедствия за другим. Полицейские суетились на его палубе, не зная, как видно, что делать. На берегу собиралась обеспокоенная толпа. Кто посмелее, те уже прыгали в лодки. К «Кимовцу» со всех сторон мчались легкие
На кораблях эскадры заметили тревожные сигналы.
На ближайшем миноносце взлетели вверх флажки международного свода «О» и «Д». По своду это обозначало вопрос адмиралу: «Полагаете ли вы, что нам следует пройти без внимания мимо судна, которое находится в столь бедственном положении?»
Но Громковой уже понял, что дело скандально проваливается. Широкая огласка была тут недопустима.
– Ферма!… Отставить! – завопил он полицейским. – Вы убирайтесь вниз, о, диаболо!… – накинулся он на пассажира. – Капитан… Григорий Васильевич… бог мой, к чему такой тарарам?… Зачем сор из избы?… Дорогой мой… давайте ладком, мирком…
– Так когда начнем выгрузку? – не спеша осведомился капитан.
– Ах ты боже мой! За нами дело не станет… Сколько шуму из-за пустяков! – Громковой метался, стараясь перекричать гудок. – Только прикажите замолчать… Я совсем оглох от этого воя. И, умоляю, снимите флаги, скорее!
– Сейчас, – сказал капитан, как бы прислушиваясь, – одну минуту. Действительно звучно. А вот еще послушали бы вы, как у наших сверхскоростных ястребков-самолетов моторы ревут… Куда там нашему тифону! М-да… Ну, а как насчет вынужденного простоя и удлинения рейса досюда? Придется вам уж на себя записать.
Громковой оторопел.
– Позвольте, капитан! В нашем чартере, в нашем договоре, значится… в случае задержки судна властями…
– Не согласны, значит?… Петров, открой воздух на второй тифон.
– Хорошо, хорошо! Только прекратите это кукареку! – взмолился Громковой. – Вы же весь город переполошите… Вы меня буквально режете. Ну ладно, согласен! Слышите, согласен!… Русским языком я вам говорю или нет?!
– Язык-то у вас русский, да выговор не наш. Ну да ладно! Петров, стоп сигнал! Еремчук, кончай! Воздух и флаги держать в готовности. А вы, – продолжал капитан, обращаясь к Громковому, – пожалуйте ко мне, подпишите что требуется. Прошу.