Гуд бай, Берлин!
Шрифт:
– Фрёлих там живет. Мы всегда туда ходим.
– Ч'yдно, – сказал Чик. – А в каком примерно направлении супермаркет?
Мальчик улыбнулся, обнажив гигантские десны, и стало понятно, что рассчитывать на ответ вряд ли стоит. Но на улице больше никого не было.
– А что вы там хотите?
– Что мы там хотим? Майк, Майки, что мы там хотели в супермаркете?
– Купить что-то? Или просто посмотреть? – спросил мальчик.
– Посмотреть? Ты что, в магазин ходишь, чтобы посмотреть?
– Ладно, пойдем дальше, – сказал я. – А магазин этот мы и так отыщем. Мы еды
Я не видел смысла дальше болтать с этим лягушкоглазым мальцом.
В этот момент из дверей одного из домов вышла очень бледная и очень высокая женщина и закричала:
– Фридеман! Фридеман, домой! Уже двенадцать.
– Иду, – отозвался мальчик. Его голос вдруг изменился и стал таким же певучим, как у матери.
– А зачем вам покупать еду? – продолжил расспрашивать нас мальчишка, но Чик уже подошел к женщине и спрашивал у нее, где тут «Норма».
– Что еще за «Норма»?
– Магазин, – объяснил Фридеман.
– А-а, большой супермаркет, – протянула женщина. У нее было довольно интересное лицо. Очень худое, но при этом какое-то полное. Она сказала:
– Мы туда никогда не ходим. Мы покупаем у Фрёлиха.
– Да, мы уже знаем, – Чик изобразил вежливую улыбку. Это он очень хорошо умел – вежливо улыбаться. Но мне всегда казалось, что он слегка перебарщивает. Впрочем, в остальном он выглядел мрачно, как татаро-монгольское иго, что уравновешивало чуть пережатую улыбку.
– А что вы там хотите?
Бог ты мой, у них что, вся семья такая? Никто не в курсе, зачем в магазин ходят?
– Купить кое-что, – ответил я.
– Купить кое-что, – повторила женщина и скрестила руки на груди, как будто чтобы нечаянно, против собственной воли не показать нам дорогу в супермаркет.
– Еду! Они еду хотят купить! – наябедничал Фридеман.
Женщина недоверчиво посмотрела на нас, а потом поинтересовалась, откуда мы и чего здесь хотим. Чик сказал, что у нас велопоход – едем через всю Восточную Германию. Тогда женщина внимательно посмотрела по улице в одну и в другую сторону. Никаких велосипедов видно не было.
– Мы колесо прокололи, – сказал я и махнул рукой, как Фридеман, в неопределенном направлении. – Но нам нужно срочно купить что-нибудь поесть, а то мы почти не завтракали и…
Ни в выражении лица, ни в позе женщины ничего не изменилось, но она произнесла:
– В двенадцать у нас обед. Я вас приглашаю, ребята. Будете нашими гостями из Берлина.
Она улыбнулась, обнажив десны. У нее десен было не так много, как у Фридемана. Фридеман с криком, который, видимо, должен был выражать радость, схватил свой деревянный велосипед и побежал к дому. На его пороге тем временем появилось трое или четверо детей помладше. Они тоже разглядывали нас большими лягушачьими глазами.
Я не знал, что сказать, и Чик – тоже.
– А что у вас на обед? – наконец спросил он.
На обед было «ризи-бизи», что бы под этим названием ни скрывалось. Я почесал за ухом, а Чик пустил в ход еще одно свое фирменное оружие. Он широко раскрыл свои монгольские глаза, слегка подался вперед и изрек:
– Звучит чудесно, сударыня.
Это меня совершенно взбесило. Немецкий
– Зачем ты это сделал? – прошептал я, когда мы шли за женщиной к дому. Чик беспомощно развел руками, как бы говоря: «А что еще оставалось делать?»
Но прежде чем мы успели зайти в дом вслед за женщиной, она кивнула Фридеману, и он взял нас под руки и повел вокруг дома в сад. Мне от этого стало не по себе. Немного успокоило только то, что Чик еще раз постучал себя указательным пальцем по лбу, когда Фридеман отвернулся.
В саду стоял большой белый деревянный стол, а вокруг десять стульев. Четыре из них уже были заняты – на них сидели братья и сестры Фридемана. Самой старшей была девочка лет девяти, самым младшим – шестилетний мальчик. Все они выглядели одинаково. Мать вынесла из дома огромную кастрюлю – там был разваренный рис с чем-то. Видимо, это и было «ризи-бизи»: желтоватая масса с какими-то кусочками и зелеными травками. Мать положила всем по большой поварешке этого риса, но к еде никто не притронулся. Вместо этого все как по команде взялись за руки. А раз все семейство смотрело на нас, мы тоже взялись за руки. Одну мою руку взял Чик, другую – Фридеман, и мать семейства, склонив голову, сказала:
– Ну, может сегодня и не нужно. Просто поприветствуем наших гостей-путешественников и поблагодарим Господа за все, что он нам послал. Приятного аппетита!
Все потрясли руками, сели – в общем, рис этот был просто божественный!
Справившись со своей порцией, Чик обеими руками отодвинул пустую тарелку и поблагодарил хозяйку за шикарный обед. В ответ хозяйка наморщила лоб. Почесав за ухом, я добавил, что целую вечность ничего настолько вкусного не ел, а Чик повторил, что это было мегашикарно. Хозяйка слегка обнажила десны и прыснула в кулак. Фридеман уставился на нас огромными лягушачьими глазами. Оказывается, был еще десерт. Бог ты мой.
Лучше бы об этом не рассказывать, но я все-таки расскажу. Флорентина, девятилетняя девочка, принесла десерт на подносе. Что-то со взбитыми сливками и малиной сверху, разложенное в восемь пиалок разной величины. Я сразу представил себе, какой сейчас будет спор за б'oльшую пиалку, но ошибся.
Восемь пиалок остались стоять посередине стола. Никто к ним не притронулся. Все только откинулись на спинки стульев и воззрились на хозяйку дома.
– Давай быстрее! – попросил Фридеман.
– Мне нужно немного подумать, – ответила ему мать и на пару секунд закрыла глаза. – Всё. Придумала. – Она бросила на нас с Чиком дружелюбный взгляд, а потом снова оглядела детей. – Что получила Меропа Мракс за медальон Слизерина, когда…
– Двенадцать галлеонов! – завопил Фридеман. Он вскочил со стула, и стол закачался.
– Десять галлеонов! – завопили все остальные.
Мать покачала головой и улыбнулась:
– Кажется, Элизабет ответила первой.
Так Элизабет обеспечила себе самую большую пиалку с десертом, где было больше всего малины. Флорентина запротестовала, доказывая, что она ответила так же быстро, а Фридеман стал колотить себя обеими руками по лбу и кричать:
– Десять! Вот дурак! Конечно, десять!