Гуд бай, май… Роман-ностальжи
Шрифт:
Хотела в воскресенье приехать, но есть одно немаловажное «но»… Буду ждать твоего ответа.
Прошу, напиши всё откровенно: о чём думаешь и как думаешь обо мне.
Николушка, соскучилась ужасно!!!
Жду!
Целую!
Фая».
«Коля, здравствуй!
Ты снова ушёл, и я сразу же сегодня пишу.
Колька, милый, люблю и не могу без тебя! Помоги мне! Сейчас у
Николушка, люблю! Ну почему я такая несчастная?! Одного полюбила, а он – от меня. Коля, не могу, не хочу тебя от себя отпускать!
Я всё равно завтра приеду. Если тебя не застану дома – буду ждать. Договорились??!!
Жди, я приеду.
Целую!!!
Фая».
Уже в разгар весны, в армейской казарме я получил ещё одно – четвёртое – письмо от Фаи. Она сообщала, что у неё родился сын…
Я не ответил. Я был в тот период стройбатовским салабоном – грязным, голодным, сонливым, затюканным, униженным, вялым, апатичным и почти больным. Мне было не до романов, не до любви, не до своих и чужих детей…
Может, и зря!
8. Люба I
Но первый – каторжный – год службы-срока всё ж таки истёк-кончился.
Став «черпаком», а затем и «стариком», я всё заинтересованнее начал опять поглядывать на женский пол, тем паче, что в военном городке его, этого приманчивого пола, вполне хватало, да и работать-пахать нам, стройбатовцам, зачастую приходилось с гражданскими бок о бок, плечом к плечу, грудь в грудь. А мне к тому же удалось на втором году службы пристроиться вообще на офигенное место – дежурным сантехником в городское жилищно-эксплуатационное управление (ЖЭУ). Работа-дежурство в три смены по скользящему графику, свободное одиночное хождение по городу (для солдата – роскошь неимоверная!), вызовы-визиты в квартиры порой совершенно одиноких гражданок…
Одним словом, создались все условия для нескучной жизни. Но признаюсь, никогда меня трах-тибидох сам по себе – для количества, ради здоровья, от скуки – не манил. Мне обязательно хотелось чувства, огня, отношений, романа – с завязкой, развитием сюжета, кульминацией и с надеждой, что развязки-разрыва, может быть, не будет…
Люба (поначалу, конечно, Любовь, что ли, Владимировна) работала мастером ЖЭУ – нашей, дежурных сантехников, непосредственной начальницей. Было ей лет двадцать пять, она имела мужа-экспедитора и сына четырёх лет. На внешность Люба была ну очень миловидная: улыбчивая ласковая шатенка с карими восточными глазами, ямочками на щеках и чуть крупноватая телом. При взгляде на неё невольно вспоминалось описание сестёр Епанчиных в «Идиоте» Достоевского: «Все три девицы Епанчины были барышни здоровые, цветущие, рослые, с удивительными плечами, с мощною грудью, с сильными, почти как у мужчин, руками…»
Как раз вот это да ещё четыре года разницы в возрасте, может быть, и стали самым сильным манком для меня. Женщина, матрона! Я всегда робел таких и никогда бы не решился, что называется, первым и по своей инициативе приблизиться-прислониться к Любе. Но так получилось, что мы с ней на работе начали общаться-болтать в свободное время, шутить и смеяться, и я в один из обеденных перерывов, когда мы с Любой остались в помещении одни, ради хохмы же, подсунул ей листок с виршами, кои сочинил за полчаса до того, обмывая чресла
До этого я лишь однажды пробовал рифмовать, послал получившийся стихотворный опус в районную газету, где уже опубликовали мой первый рассказ, и получил суровый отлуп от завотделом писем: стихи – это не твоё, Николай, пиши лучше прозу. Повторяю, я зачем-то решился встать вновь на тернистый путь стихотворца только по одной причине: это же не серьёзно, для хохмы, для поддержания общения с милой симпатичной молодой женщиной…
Люба не отрывалась от моего листка минуту, вторую. У меня уже и ёрническая улыбка на лице истоньшилась-стёрлась. Люба наконец подняла странно блестевший взгляд, проникновенно-грудным голосом выдохнула:
– Спасибо!
А дальше всё пошло-покатилось по совсем неожиданному и головокружительному сценарию. Я вдруг оказался рядом с Любой, она, продолжая сидеть, запрокинула-подставила мне лицо, я наклонился, приник к её губам…
И как специально, муж её в эти дни находился-обитал за тридевять земель в командировке, сын гостил у бабушки. В следующий вечер я уже был в гостях у Любы – с бутылкой шампанского, коробкой конфет и дрожью во всём теле. Как всегда при такой скоропалительности, были излишние и страшно досадные напряжение, неловкость, стыдливость. Но и – горделивая радость, не могущая не быть при каждом первом обладании новой женщиной…
В следующую свою смену я, конечно же, принёс новые «стыхы»:
И вот мы остались одни.Лишь мы и – огромная ночь.Что же нас так роднит?Любовь не могу превозмочь.Ты белое платье сними,Ведь мы теперь – муж и жена!Скорее меня обними…Всё кружится, как от вина…Навек теперь счастье нам,Навек мы теперь одни!Безбрежной любви храм —Вот что с тобой нас роднит!..