ГУЛАГ
Шрифт:
Глава 18
Бунт и побег
Если бы я услышал лай упряжных собак, означающий, что началось патрулирование, мне, думаю, физически стало бы плохо. Мы пробежали несколько шагов к наружному заграждению… Шума мы, скорее всего, производили немного, но каждый звук казался оглушительным… Последним отчаянным рывком мы влезли на внешний забор из колючей проволоки, спрыгнули, вскочили на ноги, огляделись, затаив дыхание, и дружно бросились бежать.
Среди многих мифов о ГУЛАГе одним из главных представляется миф о невозможности побега. Побеги из сталинских лагерей, пишет Солженицын,
«были затеями великанов, но великанов обреченных» [1346] .
Анатолий
«Побег с Колымы невозможен» [1347] .
Варлам Шаламов с характерной для него суровостью пишет, что почти всегда беглецы — это
«новички-первогодки, в чьем сердце еще не убита воля, самолюбие и чей рассудок еще не разобрался в условиях Крайнего Севера» [1348] .
1346
Солженицын, «Архипелаг ГУЛАГ», часть пятая, гл. 4 (мал. собр. соч., т. 7, с.70–71).
1347
Жигулин, с. 192.
1348
Шаламов, «Колымские рассказы», кн. 1, с. 514.
Бывший заместитель начальника Норильского гарнизона Николай Абакумов категорически отверг возможность успешного побега:
«Из лагерей некоторые убегали, но до материка не добрался никто» [1349] .
Об одном неудачном побеге рассказал Густав Герлинг-Грудзинский. После длительной подготовки арестант ушел во время рабочего дня, не замеченный охраной. Проблуждав несколько дней в морозном лесу, он, голодный, в полубессознательном состоянии пришел в деревню, находившуюся всего километрах в пятнадцати от лагеря. Жители вернули его в лагерь.
1349
MacQueen.
«Свобода не для нас, — всегда заканчивал он потом в бараке свой рассказ о побеге. — Мы на всю жизнь прикованы к лагерю, хоть и не носим цепей. Мы можем пробовать, блуждать, но в конце концов возвращаемся» [1350] .
Лагеря, разумеется, строились с тем расчетом, чтобы бежать из них было трудно; для этого служили заграждения, колючая проволока, караульные вышки и прочесываемая граблями запретная зона. Но во многих лагерях колючая проволока была почти что и не нужна. Против беглецов работали климат — десять месяцев в году температура ниже нуля — и географический фактор, который невозможно оценить в полной мере, пока сам не побываешь на месте какого-нибудь отдаленного северного лагеря.
1350
Герлинг-Грудзинский, с. 133–139.
Например, заполярную Воркуту — город, построенный около угольных шахт Воркутлага, — с полным правом можно назвать городом практически недоступным. Туда не ведет ни одна автомобильная дорога, до города и шахт можно добраться только поездом или самолетом. Зимой всякий идущий по безлесной тундре представляет собой очень удобную мишень. Летом здесь непроходимое болото, которое просматривается не хуже, чем зимой.
В лагерях, расположенных южнее, расстояния тоже были проблемой для беглецов. Если даже зэк перелезал через «колючку» или убегал из рабочей зоны (невнимательность конвоя порой делала эту задачу не такой уж трудной), он оказывался вдалеке от дорог и населенных пунктов. Не было еды, не было укрытия, иногда негде было достать воду.
Что еще важнее, повсюду были часовые и патрули. Весь колымский регион — многие тысячи квадратных километров тайги — фактически был одним огромным лагерем, как и вся республика Коми, немалая часть казахских степей и север Сибири. В таких местах было мало обычных деревень с обычными жителями. Одинокого человека без надлежащих документов не могли принять за кого-либо иного, кроме как за беглого заключенного, и его либо расстреливали на месте, либо избивали и возвращали в лагерь. Один заключенный решил поэтому не присоединяться к группе, готовившей побег:
«Куда я пойду без документов и денег, когда кругом лагеря, посты и патрули?» [1351] .
От местных жителей, не имеющих отношения к лагерям, беглому зэку, встреть он их даже, ожидать
1351
Petrov, с. 104–107.
В сталинском СССР все было иначе. Беглого «врага народа», и уж тем более беглого уголовника-рецидивиста, скорее всего, сдали бы властям — не только потому, что люди верили или наполовину верили официальной пропаганде насчет заключенных, но и потому, что за укрывательство беглеца можно было самому получить большой срок [1352] . В параноидальной атмосфере тех лет достаточно было того, что люди испытывали общий, неспецифический страх:
«Что касается местного населения, то никто спасать или прятать, как спасали и прятали беглецов из немецких концлагерей жители западных стран, не стал бы. Потому что много лет все жили в постоянном страхе и подозрительности, с часу на час ждали какую-то беду, даже друг друга боялись… В местности, где от мала до велика болели шпиономанией, на успех побега рассчитывать было бесполезно» [1353] .
1352
Солженицын, «Архипелаг ГУЛАГ», часть пятая, гл. 8 (мал. собр. соч., т. 7, с. 136–137).
1353
А. Морозов, с. 187.
Помимо идеологии и страха, действовала жадность. Справедливо или нет, многие мемуаристы высказывают мнение, что местные жители — якуты на севере, казахи на юге — зачастую рады были поймать беглеца, рассчитывая на награду. Некоторые становились профессиональными охотниками на заключенных, за которых можно было получить кило чая или мешок муки [1354] . На Колыме лагерным начальством однажды было объявлено, что за правую руку застреленного беглеца любому местному жителю заплатят 250 рублей. По другим сведениям, доказательством пресечения побега служила отрезанная голова убитого зэка. Сообщения о денежных наградах сохранились в архивах [1355] . Согласно одному документу, рыбак, опознавший в неизвестном человеке разыскиваемого заключенного, получил 250 рублей, его сын, которого он послал сообщить оперстрелку, — 150 рублей. В другом случае сцепщик поездов получил за беглеца целых 300 рублей [1356] .
1354
Солженицын, «Архипелаг ГУЛАГ», часть пятая, гл. 8 (мал. собр. соч., т. 7, с. 136–137).
1355
Кусургашев, с. 34–36; Росси, «Справочник по ГУЛАГу», с. 193.
1356
ГАРФ, ф. 9401, оп. 1а, д. 552 и 64.
Пойманных наказывали чрезвычайно жестоко. Многих расстреливали на месте. Трупы беглецов служили пропагандистским целям:
«Когда мы приблизились к воротам, мне на секунду показалось, что я вижу кошмарный сон: на столбе висел голый труп. Руки и ноги обмотаны проволокой, голова свисает на сторону, остекленелые глаза полуоткрыты. Над головой фанера с надписью: „Так будет с каждым, кто попробует бежать из Норильска“» [1357] .
Жигулин пишет, что на Колыме тела беглецов иной раз лежали у проходной много дней [1358] . Эта практика, восходящая к Соловкам, стала к 40-м годам почти повсеместной [1359] .
1357
Stajner, с. 78.
1358
Жигулин, с. 191–212.
1359
Росси, «Справочник по ГУЛАГу», с. 370.