Гуляйполе
Шрифт:
– Козакы кругом скачуть. На станциях повно жандармив… В поезди люди говорылы, вроде як рабочи фабрики и заводы забирають, а селяны землю панську делять. И называется це спроприяция. Городовых вбивають. Багатеев тож. Шо творыться, шо творыться!.. Один матрос россказував, будто в Москви генерал-губернатора, дядьку самого инператора, бонбой вбылы.
– Дядьку императора? – не сдержал удивления Федос. – А у нас нияких слухов. У нас тут тыхо, як в гробу. У нас…
– Не перебывай! – остановил приятеля Нестор. – Ты слухай!.. А скажи, братуня, де ж
Одетый во все чистое, причесанный Омельян вышел из-за занавески. На груди к рубахе была прицеплена медаль. Он как хозяин сел к столу, закурил:
– Де ружжа, пытаеш, взялы?.. Хто де! Хто з войны зумив якось з собою прывезты. На войни море цього добра валялось… Правда, на станциях всих обшукували. Гранаты там, револьверты – все отбыралы. Як побачать, шо солдат с плена возвертается, зразу всього общупають и даже в торбу заглянуть.
– А як узнавали, шо з плену? – поинтересовался Федос. – Солдат, вин и есть солдат.
– А по медали. Нам в Петербурзи всим, хто з плену возвернувся, медали выдали. Так по медали и определялы. Я свою потом в карман сховав.
Омельян не без гордости отцепил от рубахи медаль и передал ее в руки хлопцам. Федос взял ее первым, склонился поближе к лампе, стал читать надпись:
– «Да воз-несет вас Гос-подь… в свое… в свое вре-мя»… Це як же понимать: «в свое время»?
– А хто його знае, – пожал плечами Омельян. – Мене раньше вознесе, а ты молодший, тебе, значит, позднише. Царськи слова, з вывертом. Не зразу поймеш.
На обороте медали был изображен глаз в треугольнике, окруженном лучами.
– А тут, дывысь, глаз! – удивлялись приникшие к плечу Федоса хлопцы. – Боже око чи шо?
– А може, мое? – спросил Омельян. – Може, ци медали инператор тилькы всим одноглазым повыдавав. Шоб, значиться, не забували, по чий мылости свои очи на фронти оставылы.
Парни не могли не улыбнуться печальной шутке Омельяна.
…В порядке отступления надо рассказать исторический анекдот об этой медали.
После окончания Русско-японской войны, в которой Россия потерпела сокрушительное поражение, чиновники все же решили хоть как-то отметить участников этой бесславной бойни, а также вдов тех, кто не вернулся. Идея эта вызрела в недрах нескольких министерств, и в результате была изготовлена, как образец, бронзовая медаль с надписью крупными буквами: «Да вознесет вас Господь». Образец вместе с соответствующими бумагами представили на высочайшее царское утверждение.
Между тем Николай Второй старался забыть об этой войне, как о кошмарном сне. Поэтому он под представлением начертал: «В свое время». Дескать, надо подумать. Не время, мол, для этой медали, не та была война и не те результаты.
Чиновники, побоявшись спросить, как понимать сию резолюцию, сочли, что царь несколько отредактировал предложенную ими надпись.
Медаль с бессмысленной надписью «Да вознесет вас Господь в свое время» отчеканили в огромном количестве. И, поскольку на ее изготовление были истрачены немалые деньги,
Ничего этого Омельян, конечно, не знал, хотя относился к медали своеобразно: с юмором и издевкой.
Всматриваясь в лица друзей Нестора, он как бы пытался оценить каждого из них.
– Надежни хлопци? – спросил он, склонившись к младшему брату.
– За каждого можу поручиться. Вси караси из нашого озеречка.
– Катерына, подай шапку! – попросил Омельян жену и продолжил: – Бонбы, револьверты – то солома. Я кое-шо похлеще ухытрився провезти. Той морячок подарыв… Прокламации. От эт-то бонба!..
Он распорол ножиком подкладку своей старой солдатской папахи, достал несколько мятых, потертых на сгибах бумажек.
Федос первым протянул к ним руку, но Нестор отобрал у него все бумажки, подвинул к себе. На правах брата и как бы указывая Федосу его место.
– Пидкруты получше фитиль, Федос.
И как только огонь в лампе ярко вспыхнул, поглотив сумерки, Нестор стал читать первую прокламацию. В ней было лишь несколько крупно отпечатанных призывов. Очень простых. Но своей новизной и яркостью они действовали на аудиторию и вправду посильнее разрыва гранаты.
– «Долой само-дер-жавие!.. Долой царя!.. Хва-тит лить кровь на-рода! Поме-щи-чью зем-лю крес-тья-нам! Фабри-ки, за-воды – ра-бочим. Власть – Сове-там рабо-чих и крес-тьян-ских де-пу-татов»…
– От это да! – хором произнесли Лепетченки.
– А шо це за Советы? – поморщился Федос. – Так все ясно. А от Советы – це шо? Хто з кым советоваться буде?
– А Советы… Советы – це… – хотел было объяснить Нестор, но только махнул рукой. – А хрен його знае, шо оно таке. У Антони спытаем, вин знае.
– Ясно одно, – решительно сказал Федос. – Панив надо палыть, землю отбырать! И не ждать!
Все молчали, вникая в такие простые и доступные разуму слова…
Вечером Нестор принес листовки Антони. В хате собрались только самые надежные хлопцы – Семенюта, Каретников, Калашник, Лепетченки… Не было только Федоса. Никто не знал, куда он исчез.
– Все верно. Вот только «власть Советам» – это не наше, – закончив чтение листовок, сказал Антони. – Власти как таковой у нас не будет, а вот просто Советы самых мудрых и влиятельных людей, к которым станут прислушиваться массы, – это другое дело.
Но Махно в нетерпении вскочил:
– Це все пусти разговоры, Вольдемар Генрихович! Разговоры! А в Москви вже война иде. Царя хочут скынуть и всих там… Значить, у ных те ж думкы, шо и у нас. Разница тилькы в чем? Покы мы тут пусти разговоры ведем, оны там стриляють и гинуть. Не тилькы за себе. Но, выходыть, и за нас!
Антони одобрительно качнул головой и чуть поморщился: вот, мол, вырастил себе неплохого помощничка. Правда, не в меру горячий, поперед батьки в пекло лезет.
– У нас всего шесть револьверов, – сказал Антони. – С этим арсеналом вы предлагаете выступить против власти?