Гуманный выстрел в голову
Шрифт:
За окном уже распахивался синий вечер, накрывал город. Засветились окна в доме напротив, зажглись светлячки фонарей. Было тихо и хорошо. Уютно. Антон, смеясь, рассказывал, как он много раз разбивал колени о паркет, прежде чем родители догадались настелить везде ковры. В его пересказе это действительно звучало смешно, но Элу понимала, скольких слез стоили ему эти падения.
Он как раз показывал в лицах сценку одного особо неудачного приземления, размахивал руками, изображая испуг мамы, когда в кухне погас свет. И вообще всюду погас. Мигнули и пропали фонари
— Что это? — не сдержалась Элу.
— Где?
— Нет света. Повсюду.
— Я не знаю, — сказал Антон.
— Наверно, авария на подстанции, — пытаясь исправить свою ошибку, бодро предположила Элу.
— Я не знаю, — растерянно повторил Антон. Подошел к Элу, неуверенно протянул руку. Словно и он в темноте потерял способность ориентироваться. Ткнулся пальцами в щеку Элу. Она непроизвольно отвела голову. Спохватилась, поймала ладонь мальчика, сжала ее.
— Да ерунда, — сказала Элу. — Сейчас все починят.
— У тебя дыхание изменилось, — полушепотом сказал Антон. — Ты боишься темноты, да?
— Немножко. Тебе это не понятно, наверно.
— Почему же. Как раз наоборот, — очень по взрослому, с какой-то привычной горестью сказал Антон.
— Извини меня. Я глупости говорю.
— Нет, не глупости. Ты хорошая, — он, кажется, улыбнулся. — Допивай чай.
Они вернулись в комнату. Решили, что пора укладываться спать.
— Ты ложись в маминой комнате, — решил Антон. — Пойдем, я покажу.
Он подсказал, где найти постельное белье. Помог надеть наволочки.
— Ну, спокойной ночи? — вопросительно сказала Элу.
— Да. Спокойной ночи.
— Тебе не нужно помогать?
— Нет, — он, кажется, удивился. — Зачем?
И ушел в темноту коридора. А Элу разделась, нырнула под одеяло и неожиданно быстро уснула.
Проснулась она от гула. Шел он отовсюду, словно весь дом превратился в огромный музыкальный инструмент, способный издавать одну лишь протяжную заунывную ноту. Позвякивали стекла в окнах. Элу села, сонно огляделась. Что это? Который час? Она подняла запястье к глазам. В кромешной тьме стрелок на циферблате не разглядела. Сбросила ноги с кровати, поднялась. Вытянув руки, двинулась вперед и сразу же налетела на стену.
— Иди на мой голос.
Элу вздрогнула. Антошка? Он что, здесь, в комнате? Подавила дурацкий порыв заорать «Уйди, я не одета». Во-первых, темнотища, а во-вторых… даже если бы и прожектора тут светили, Антошке-то все едино.
Он нашел ее руку, потянул за собой. Так, в одних трусиках и майке, она и потащилась за мальчишкой. Он привел ее на кухню. Здесь было светлее. Красноватые отблески лежали на стенах. Элу снова взглянула на часы. Полтретьего.
— Что это? — спросил Антошка — Я проснулся, все гудит.
— Не знаю.
Она выглянула за окно. Ни одного огонька. Лишь в просветах между домами и деревьями наливалось цветом
— Я не знаю, Антошка, — повторила Элу. Перевела взгляд на мальчика. Он стоял перед ней босой, в мешковатой пижаме. Она напрягла зрение, рассмотрела рисунок на пижамной ткани. Слоники. С задранными вверх хоботами. Кажется, улыбающиеся, если допустить, что они это умеют — улыбаться.
— Где телефон? Я позвоню отцу.
Антон провел ее к телефону (она, наконец, поняла странность ситуации: слепой мальчик был ее поводырем в этой большой темной квартире, не она помогала ему находить дорогу, а он, лишенный зрения пацан). Элу подняла трубку. Молчащую трубку, сигнала не было. Брякнула ее обратно на аппарат:
— Не работает.
Между тем, гул изменил тональность, стал вроде бы чуть тише, но в то же время настойчивей, злее.
Они снова переместились на кухню. С улицы слышались голоса. Элу выглянула наружу. Стекла дома напротив отражали ритмичные синие вспышки. «Мигалка». Скорая? Милиция? Или пожар? Оттого и этот красный свет неба. Где-то сильный пожар, возможно, на подстанции. Потому и электричество отключено. Ну конечно! Авария на электростанции.
Так она и сказала Антону.
— А гудит что? — подумав, спросил он.
— Может быть, сирены, — предположила Элу. — Давай радио включим… ах, оно же не заработает.
— У меня батарейки есть, — он сразу же повлек ее за собой в комнату. Выдернул ящик из приставленной к письменному столу тумбы, зашарил там.
— Вот!
Они установили в «Спидолу» источники питания. Антон щелкнул выключателем. Шипение. Хрипы.
— Поищи другую станцию, — попросила Элу.
Мальчик крутанул верньер. Опять треск и шипение. И снова. Обрывок какой-то музыки, тут же заглушенный плывущим скрипом. Треск. Неразборчивое «бу-бу-бу». Шипение. И вот:
— …не покидать домов. Закрыть все окна. Сохранять спокойствие. — Пауза. — Военнослужащим запаса прибыть на пункты сбора. С собой иметь паспорт и военный билет. — Пауза. — Медицинским работникам безотлагательно прибыть на место работы. — Пауза. — Всем остальным не покидать домов. Закрыть все окна. Сохранять спокойствие…
Голос иногда затихал, заглушался шорохами и потрескиванием. И вновь пробивалось сквозь помехи:
— …иметь паспорт и военный билет. Медицинским работникам безотлагательно…
— Ясно, — сказала Элу.
— Что ясно?
— Да, Антон, ты прав — ничего не ясно. Покрути, может быть, еще какая-нибудь станция найдется.
— А ты что, в обуви спала? — неожиданно спросил мальчик.
— Почему ты так решил? — смутилась Элу.
— Когда ты проснулась, сразу же встала. Не обувалась. А ты не босиком, я по звуку слышу.
— Тебе показалось. Я быстро обулась.
Антошка в сомнении покачал головой, но ничего не сказал. Других станций он не нашел, вернулся к той же, где призывали сохранять спокойствие, оставаться дома и немедленно прибыть. Потом он заметил: