Гумилёв сын Гумилёва
Шрифт:
О мутациях Гумилев, никогда не обучавшийся на биофаке, впервые услышал в конце тридцатых. Он писал, что слово «мутация» подсказал ему «друг биолог, тоже студент». Другомбиологом был Николай Давиденков, «Николка», но с Николкой они расстались в пересыльной тюрьме, летом 1939-го. Значит, уже тогда Гумилев не только думал над интересовавшей его научной проблемой, но и обсуждал ее с друзьями.
Но почему мутации охватывают такие огромные регионы? Гумилев рассуждал логично. Радиация – один из самых мощных мутагенных факторов, известных даже гуманитарию. Пассионарные толчки случаются не в одном и том же районе (допустим, в месте выхода на поверхность урановых руд), значит, земное происхождение радиации надо отбросить. Остаются космические лучи.
Гипотеза о влиянии внеземной
Он не нашел поддержки у Тимофеева-Ресовского, но сторонники у идеи все-таки нашлись. Одним из первых Гумилева поддержал профессор М.М.Ермолаев, известный полярник и географ. Он даже рассказал Гумилеву, что «ночью космические излучения, или видимые, или ультрафиолетовые, пробивают ионосферу, проходят до поверхности Земли и воздействуют на мелкие организмы. Вирусы их очень чутко воспринимают и мутируют».
И лишь в конце семидесятых, на последних страницах своего трактата «Этногенез и биосфера Земли», Гумилев решился опубликовать свое предположение: «…пассионарный толчок… явно неземного происхождения. <…> При уменьшении солнечной активности защитные свойства ионосферы снижаются, и отдельные кванты или пучки излучения могут достигать земной поверхности. А жесткое излучение, как известно, вызывает мутации».
В середине восьмидесятых Гумилев излагал свою гипотезу уже гораздо увереннее, ведь его во всем поддерживал верный ученик – Константин Иванов. В 1984 году они вместе опубликовали статью, где механизм действия космических лучей был описан пространнее, чем в «Этногенезе».
Позитивист и материалист Гумилев понимал энергию правильно – как физическую величину, меру «способности физической системы совершать работу». «Связь между физической энергией и "энергетикой" человека – есть, конечно, — заметил мой знакомый математик, — если человека не кормить, он станет несколько вялым, а потом и вовсе загнется, это правда. Но это ничего, совершенно ничего не доказывает». И, как пишет биолог Александр Миронов, количество энергетически богатых соединений, полученных с пищей, «никаким образом не влияет на особенности характера индивидуума, которые проявляются в "пассионарности". Так же как большее количество топлива в баке не увеличивает мощность двигателя».
Никакой специальной «биохимической энергии живого существа» просто не существует. Гумилев неверно понял книгу Вернадского.
С мутациями дела обстоят немногим лучше. Пассионарный толчок можно объяснить только стремительным (скачкообразным) распространением мутаций, что, с точки зрения современной науки, совершенно невозможно. «Гумилеву нужен скачок, т. е. резкое увеличение концентрации того или иного аллеля (варианта гена). В современной этногенетике такого неизвестно», — пишет биолог Елена Наймарк, консультировавшая автора этой книги. Сторонники теории Гумилева пришли к такому же выводу: «Пассионарность не может возникать каждый раз заново, т. к. это достаточно четкая и определенная характеристика, имеющая схожие проявления у разных этносов в разные исторические времена. Мутации явно не подходят из-за случайности их образования и ненаправленности мутагенеза».
Итак, энергетическая природа пассионарности и гипотеза о мутациях, стимулирующих этногенез, — столпы, на которых держалось все естественнонаучное обеспечение пассионарной теории этногенеза, — оказались миражами.
Лев Николаевич Гумилев ни при каких условиях не смог бы создать естественнонаучное обеспечение своей теории. Двадцатый век не дал нового Леонардо да Винчи. Науки разошлись слишком далеко. Один и тот же человек не мог профессионально разбираться в интригах при дворе императора Тайцзуна и в популяционной генетике, в еврейско-хазарской переписке X века и в термодинамике. Чудес не бывает.
Тем удивительнее, что научный поиск все-таки принес Гумилеву удачу. Это не оговорка. Гумилев, не зная физики и математики, все-таки
Гумилев не пытался объяснить пассионарность и действием мистических, иррациональных сил, хотя этот путь сулил легкий и быстрый успех. Легче всего было объяснить пассионарность проявлением Мировой Воли, или Абсолютного Духа, или Провидения. Гумилев просто вышел бы за пределы верифицируемого научного знания, теория превратилась бы в учение, с которым спорить можно, но бессмысленно. Это область веры, а не знания. Если бы Гумилев так и сделал, то читателей бы у него не убавилось, а критиков стало намного меньше.
Гумилев избрал самый трудный путь, для гуманитария мучительный, но единственно верный. Существование пассионарности, ее связь с этногенезом Гумилев доказал как историк. И верно наметил направление дальнейших поисков, открыл целую область для научных исследований. Пока эти исследования носят характер сугубо теоретический и к тому же любительский, но не всегда дилетантский. Несколько лет назад, когда «Гумилёвика» была весьма динамичным и посещаемым сайтом, на его форуме шла интересная дискуссия между профессиональными биологами. Редколлегия сайта подвела ее итоги и опубликовала выводы участников дискуссии. Оказалось, что «гены, определяющие степень пассионарности, уже находятся в геноме (часть особей в каждом этносе) вида Homo sapiens, мутация для "опассионаривания" не нужна», но они могут быть заблокированы («эпигенетическое блокирование») или разблокированы. Впрочем, дальше продолжать не стану. Желающие могут выйти на сайт, почитать и поспорить. Для меня важнее другое: биологи, даже поняв дилетантизм Гумилева, все-таки признали избранное им направление научного поиска перспективным. [38]
38
Александр Миронов, кандидат медицинских наук, клеточный биолог и один из создателей сайта «Гумилёвика», дал пассионарности свою профессиональную оценку: «…вся "соль пассионарности" заключается в поведенческих реакциях, которыми определяется тип характера конкретного человека или, например, собаки (агрессивный, тихий и т. д.). Эти реакции обусловлены специфичным для каждого индивидуума набором нейромедиаторов и соответствующих рецепторов в головном мозге. Воспитание может только модифицировать то, что уже есть. Если человек – трус, то его нельзя сделать героем. Научить преодолевать страх можно, но научить безрассудным поступкам нельзя. А т. к. все эти рецепторы и медиаторы являются белками, то информация о них заключена в генах».
Значит, Гумилеву все-таки удалось навести «мост между науками». Когда-нибудь историк, филолог, биолог и физик вместе займутся решением проблемы, поставленной Львом Гумилевым еще на рубеже шестидесятых и семидесятых годов XX века.
МЕЖДУ ЗУБРОМ И ЛЬВОМ
Почему же Лев Гумилев в одиночку постигал премудрости генетики и биофизики, разве он не мог найти квалифицированных консультантов? Конечно, мог. Более того, Гумилев нашел не только консультантов, но даже соавтора.
Достоверно известно о сотрудничестве Гумилева по крайней мере с тремя биологами: заведующим кафедрой генетики и селекции Ленинградского университета М.Е.Лобашевым, заместителем директора Института биологии внутренних вод Б.С.Кузиным и заведующим отделом радиобиологии и экспериментальной генетики Института медицинской радиологии Н.В.Тимофеевым-Ресовским. Первые двое были серьезными учеными, третьего еще при жизни считали одним из величайших биологов современности.
Кажется, успешнее всего складывались отношения с Михаилом Ефимовичем Лобашевым. В конце концов, оба работали в Ленинградском университете, так что могли встретиться после лекций, как коллеги. Впервые Гумилев обратился к Лобашеву в ноябре 1965-го. Беседа получилась, по словам Гумилева, «очень приятной и полезной».