Гуннхильд, северная невеста
Шрифт:
Однако эти шутки настроили гостей конунга на снисходительный и благодушный лад, и принадлежность бродяг к роду человеческому приняли на веру.
– Ты, стало быть, прибыл из Бьёрко? – вспомнил Горм.
Бродяга поклонился в знак согласия.
– Что же за корабль такой пошел в это время по морю? – недоверчиво спросил Харальд.
– Прости, не могу ответить на твой вопрос. – Оборванец развел руками. – Может, хозяин его и говорил свое имя, а может, не говорил, но в моем дырявом старом котелке оно не задержалось. Да и к чему – я не буду вести с ним торговых сделок, ибо могу предложить лишь мудрость,
– Да он мудрец! – восхитился Горм. – Редко услышишь такие складные речи от бродяги. Может, ты еще и стихи слагаешь? Ты часом не скальд?
– Может, я и скальд, если скальдом называют того, кто слагает стихи.
– И что же это за стихи? – Горму давно не случалось так позабавиться.
– Как порядочный и учтивый гость, я готов сказать хвалебный стих хозяину дома, если ты позволишь.
– А он весьма самоуверен! – удивился Кнут. – Вот так скальд? Из какой помойной ямы ты вынырнул?
– Отчего же нет? – все же с некоторым сомнением ответил Горм. – Пожалуй, я разрешу тебе сказать твой стих.
Злобный зверь желудкаДом души терзает.Раздаватель крепких корокНе пропустит чашу скальда! –с видом скромного достоинства произнес бродяга, протягивая к Горму свою чашку и рисуя как свой голод, так и надежду на гостеприимство хозяина.
Для тебя, владыка данов,Лось лесов дешевле сельди.Светом вод мне мнитсяХвост клинка котельна.– Клинок… котельный? Клинок котла? – удивился Горм. – Я слышал немало стихов, но не берусь разгадать этот кеннинг.
– Но ведь часто скальды зовут меч рыбой крови или змеей ран, – пояснил беззубый скальд. – А значит, можно назвать и селедку клинком котла.
– Не сказал бы я, что этот стих безупречен, – проворчал Горм.
– Эти стихи, как его рубашка и обмотки, все из разных обрезков и обносков, не подходящих один к другому! – Харальд усмехнулся и качнул головой. – Чужих причем.
– Ты опять увидел самую суть! – Кетиль по прозвищу Заплатка поклонился Харальду. – Каков скальд, таков и стих. Но заметь, конунг: хоть стих мой и неказист, не часто знатные люди слышат такие искренние восхваления и надежды, идущие от самого сердца! – И он снова поклонился, словно невзначай протягивая к Горму свою берестяную миску.
– Все скальды очень искренни в надежде получить что-нибудь за стихи! – засмеялся Кнут. – Просят ли они золотых колец или селедочных хвостов.
– Ну уж селедочный хвост за такой стих можно дать, хоть и не думаю, что у меня сильно прибавится от него удачи, – решил Горм.
– Зато у меня заметно прибавится удачи, если я получу селедочный хвост от самого конунга!
– По крайней мере, он не старается казаться лучше, чем есть, – заметила Тюра, делая знак служанкам исполнить это скромное желание. – Но ты лучше скажи, нет ли в Бьёрко какой-нибудь болезни?
– Позвал меня в поход через зимнее море самый могущественный конунг из всех, кто только есть на свете.
– Кто же это? – Горм поднял брови.
– Имя ему – Голод, а жена его, королева, зовется Нуждой. Ибо любого человека, кто бы он ни был и где бы ни жил, эти король и королева имеют власть сорвать с места и погнать на край света.
– Не откажешь этим словам в справедливости! – Горму все больше нравилось беседовать с бродягой. – Эй, дайте ему пива! Не годится, чтобы такая мудрость изливалась из сухой глотки.
– Так мне хотелось бы знать наверное, что у этих короля и королевы сейчас нет дочери по имени Болезнь, – настаивала Тюра.
– Не могу ручаться, что все люди в Бьёрко здоровы, но не более и не менее, как всегда.
– Неужели там стали плохо подавать?
– В Бьёрко, того и гляди, не началась бы война. Эта дочь нередко родится у короля Голода и жены его Нужды, и никому неохота попасть ей под руку. К знатным людям Война бывает милостива, посылая к ним тех своих детей, что зовутся Славой, Добычей, Наградой, а вот к бедным людям приходят иные дети ее – что зовутся Разорение, Холод и Смерть.
– Но кто с кем собирается воевать в Бьёрко? – задал вопрос Харальд, пока остальные представляли себе вереницу этих царственных особ.
– Старый конунг Бьёрн совсем почти что рассорился со своим сыном Олавом. К ним приехал в гости другой конунг, их дальний родич, тоже Олав, и просил о помощи, и вот они никак не могут решить, оказывать ее или нет. Молодой конунг стоит за то, чтобы оказать, а старый – за то, чтобы не лезть в чужую драку.
Гуннхильд ахнула, все в гриде обратили взгляд к ней. Ее отец! Впервые за много месяцев она услышала что-то о нем. Он в Бьёрко, и конунг шведов не хочет ему помочь!
– Хм! – Горм тоже глянул на девушку. – А не знает ли Олав о том, что его мать и дочь находятся у меня в доме? Хотя бессмысленно спрашивать об этом такого вшивого мудреца…
– Ты прав, конунг, на пирах Бьёрна мне обычно доставалось место так далеко от почетных, что я не могу сказать ничего об этом.
– Тогда, пожалуй, нам не о чем с тобой больше говорить.
Горму надоела эта беседа. Тюра кивнула управителю, Кетиля с дочерью отвели в уголок и положили им по полной миске каши, сопроводив ее большим куском хлеба. Весь остаток вечера Кетиль кланялся, сидя на приступке, каждый раз, когда ему казалось, что конунг поворачивается в его сторону. Правда, Горм больше ни разу на него не взглянул и, похоже, забыл о бродячем мудреце.
Но Горм лишь сделал вид, будто забыл о бродяге. Назавтра он послал поискать в ближней округе корабль и людей, которые привезли Кетиля Заплатку. Уже то, что корабль пристал где-то в другом месте и его хозяин не явился в Эбергорд, казалось подозрительным и Харальду, и Холдору Могучему.
Долго искать не пришлось. Пришедший из Бьёрко корабль – снека на двадцать весел – объявился в ближайшем соседстве, в усадьбе Гестахейм, у Фроди Гостеприимного, человека хорошо известного и вполне надежного. Узнав об этом, Харальд не поленился самолично съездить в Гестахейм, чтобы посмотреть на отважных зимних мореходов.