Гурко. Под стягом Российской империи
Шрифт:
Кругленький чернобородый Шакир-паша на похвалу не отреагировал.
— Гурко обошел позиции у Араб-Конака, его дивизии угрожают встать за нашей спиной. У нас один выход — отойти. Я усилил заслон Бекер-паши, но на его девять таборов навалились тридцать восемь батальонов.
— Но Бекер-паша держится.
— Это ему удается, потому что Гурко осторожен. Он опасается нашего контрудара от Софии и Татар-базарджика.
— София должна стать для гяуров Плевной, сердер-экрем, пока не укрепят Адрианополь.
— Гурко сковывает наши силы, — снова заговорил Сулейман-паша. —
— Вессель-паша не должен позволить генералу Радецкому прорваться через Шипку.
Сулейман кивком головы дал понять: разговор окончен.
Перед Силантием Егоровым лежало снежное поле, за которым темнели траншеи турок — первая, вторая линии…
Громыхали орудия, и снаряды накрывали позиции. Когда стреляли русские батареи, фонтаны земли и грязного снега вставали над турецкими траншеями; огонь открывали османы — турецкие снаряды ложились в расположении гвардейцев. И тогда, Силантий это знал, кого-то санитары понесут в лазарет, кто-то навеки останется лежать в чужой земле.
И ему от этого делалось неуютно. А ведь он, крестьянин, любил, как пахнет поднятый лемехом первый пласт земли и от него поднимался едва приметный пар. А от земли, поднятой снарядом, пахло порохом.
Под орудийным обстрелом Силантий не чувствовал холода, беспощадно вдавливал свое тело в снег. Разрывы снарядов, визг картечи заглушали ружейную стрельбу, крики.
Полки давно ждали сигнала к атаке, а она задерживалась. Гвардейцам невдомек: генерал Раух, не решившись отдать команду, запросил согласия генерала Гурко.
Едва заметно начали сгущаться сумерки. У Егорова зародилось сомнение, а пойдут ли они сегодня в наступление? Неужели и завтра валяться в снегу?
Не успел как следует подумать об этом — заиграл сигнал к атаке. Затрубили рожки, забили барабаны. Превозмогая робость, а она почему-то всегда одолевала Силантия в первые минуты перед штыковой, Егоров подхватился, побрел по колено в снегу через поле. Наступление преображенцев с фронта, с фланга поддержали волынцы.
А накануне по полкам, по ротам читали приказ генерала Гурко, дабы больших потерь избежать, наступать не колоннами, а полинейно, цепями.
И пошли непривычно, растянувшись в цепи, навстречу огрызавшимся траншеям неприятеля. По сторонам от Силантия падали гвардейцы. Некоторые поднимались, торопились вслед за взводными, ротными, батальонными. Впереди преображенцев полковник идет, будто пули не свистят над ним.
Полощется на ветру бархат гвардейского знамени, бьют барабаны. Все ближе и ближе неприятельские позиции. Повернулся полковник, взмахнул саблей, и цепи, грянув «ура!», перешли на бег.
Спешит Егоров, глаз с вражеских позиций не сводит. Еще немного, вот они, совсем рядом. Сейчас сойдутся. Сколько раз приходилось Силантию участвовать в штыковом бою, а преодолеть неприятное чувство, когда на тебя, выставив берданку, прет турок, и ты нутром ощущаешь холод стали, не смог.
Но на этот раз османы не выдержали, не приняли, атаки, отступили, покинув траншеи. Не задержались и на второй линии… Наблюдавший
А Гурко торопил. Знал, сопротивление врага не сломлено окончательно. У Сулеймана еще достаточно сил и его армию необходимо сокрушить. Гвардии, которую Гурко провел черед Балканы, предстоит не один бой, чтобы открыть дорогу на Адрианополь.
Не покидая штабной домик, Гурко с начальником штаба генералом Нагловским ждали известий от Каталея. Овладев к полудню горой Декоративной, генерал приезжал в штаб с докладом. Иосиф Владимирович поставил перед главными силами задачу — отрезать османам дорогу к отходу, пленить турок на араб-конакских позициях.
Стемнело. В штабном домике зажгли свечи. Гурко молчал, нетерпеливо посматривал на часы. Уже давно пора вернуться связному офицеру. Что же случилось? Выехать лично, но на кого оставить командный пункт? Ведь могут возникнуть непредвиденные обстоятельства на других участках. Положиться на Нагловского? Но сложилась слишком сложная ситуация, а на начальнике штаба лежит вся оперативная работа: связь с колоннами, разведка, резервы… Увидав, как через порог переступил офицер связи, Гурко мгновенно понял: случилась беда, встал. Поднялся и Нагловский.
— Что?
— Убит генерал Каталей, скончался тяжело раненый генерал Философ. Командование отрядом принял генерал Карлов.
— Как случилось? — Гурко дышал тяжело.
— Узнав о начавшемся отходе турок с араб-конакских позиций, генерал Каталей с генералами Карловым и Философом, имея всего два батальона, попытались перекрыть дорогу. Генералы шли в цепи со стрелками.
— Где убитые?
— Везут.
— Доложите общую обстановку.
— Заметив обходной маневр главных сил генерала Каталея, Шакир-паша уже днем начал отход с позиций в направлении на Петрачев. Выставленный в заслон Бекер-паша, не выдержав удара преображенцев и волынцев, поспешно отступил на Мирково.
Гурко повернулся к Нагловскому:
— Оставайтесь здесь, а я к войскам…
Иосиф Владимирович Гурко относился к той плеяде генералов, которые не теряли самообладания в сложной обстановке, молниеносно принимая верные решения. И теперь, с сожалением думая о погибших генералах, он уже имел четкий план предстоящих действий. Немедленно, не давая Шакир-паше передышки, наступать на Софию. А армию поведет лично он, Гурко. Первой двинется Кавказская казачья бригада, за ней Раух с гвардией…
И по армии, по войскам приказ генерала Гурко:
— Расчехлить знамена!
Удар был настолько сильным и стремительным, что турки отходили с такой поспешностью, какая не позволила им защищать Софию.
4-го января 1878 года звоном колоколов, запруженными улицами встречала София российские полки. По Западному отряду читали приказ генерала Гурко: «Пройдут годы и потомки наши, посетив эти дикие горы, с гордостью и торжеством скажут: «Здесь прошли русские войска и воскресили славу суворовских и румянцевских чудо-богатырей…»