Гурты на дорогах

Авдеев Виктор Федорович

Впрочем, у Гали, кажется, уже есть парень: Олэкса Упеник. Олэкса красив, самоуверен, щедр на деньги, а разве этого недостаточно? Юность — пора увлечений, и девушки зачастую готовы соединить свою жизнь с первым приглянувшимся: из хорошего молодца можно сделать и отца.

…Из табора послышалось ауканье, ржанье коней: три часа — время ехать.

IX

Колонна двигалась проселками, огибая города, и к началу сентября вступила в Запорожскую область. Часто до херсонцев доносился зловещий гул «юнкерсов», взрывы

бомб, и на горизонте вдруг вставало багровое зарево, освещая развалины доменных печей, дымящиеся башни кауперов, пепелища поселков. А навстречу гуртам то и дело попадались танковые полки, пехота, батареи — они двигались к фронту. Во всех районах совхозники встречали роты ополченцев, девушек в форме, с противогазами.

Под вечер за Гуляй-Полем к Веревкину торопливо подъехал гуртовой бригадир Нечипор Маруда — хромой, в белой бараньей папахе, белой свитке, подпоясанный расшитым кушаком. Его зеленоватые глаза на веснущатом лице выражали тревогу.

— А я, Осип Егорыч, в аккурат до вас, — сказал он, пуская своего коня рядом с буланым зоотехника. — С бычком у меня неладно: нога чисто пузырь поделалась, не может бычок идти. Полинарий Констянтиныч обглядели и говорят: болезнь невылечимая ввиду окружения обстановки, а поэтому оформить акт и сдать в ближний совхоз.

— Сдать? — перебил Веревкин, резко осадив мерина. — Это какой же бычок?

— Вот и я ж к тому, — горячо подхватил Маруда. — С рук долой и моя хата с краю? Бычок-то чистопородный — Важный. От Дуськи и Молодца. Прямо бы сказать… красивый бычок.

Стегнув мерина, чего почти никогда не делал, Веревкин поскакал вперед к шестому гурту. Важного он помнил отлично, сам присутствовал при его отеле и возлагал на него большие надежды. Отец бычка, племенной производитель Молодец, имел тысячу пятьсот килограммов весу и на сельскохозяйственной выставке в Москве взял большую серебряную медаль.

Закат охватил полнеба, как это бывает только на юге. Багровое раздувшееся солнце уже почти скрылось за голубую кромку степного горизонта и теперь просвечивало сквозь нее, словно его опустили за цветное стекло. Пахучий донник и чернобыльник порозовели, затихли: казалось, они прощались с днем.

Еще не доезжая до шестого гурта, Веревкин сбоку дороги заметил Кулибабу и Галю Озаренко. Ветфельдшерица что-то горячо и упрямо говорила своему начальнику. Вокруг, как и при всяком происшествии, начал собираться народ. Важный лежал на траве. Остророгий, с прямой мускулистой спиной, сильно развитыми плечами, отвисающим подгрудком, широкими копытами, бычок действительно был не только крепкой, но и мощной конституции. Но в его выпуклых лиловых глазах не было обычного свирепо-веселого выражения, красная, почти темновишневая шерсть уже не отливала блеском.

Веревкин спешился, взял в руки толстую больную ногу бычка, осмотрел, пощупал. Повернувшись к Гале Озаренко, сухо спросил:

— Почему Важному до сих пор не сделали перевязку?

Галя поглядела на Кулибабу, опустила голову и негромко ответила:

— У нас нет медикаментов. И… вообще перевязочных средств.

— Как то есть нет? Почему нет?

В голосе Веревкина звучало неподдельное

изумление, даже страх. На Кулибабу он старался не смотреть. Но Галя опять вопросительно вскинула ресницы на своего начальника:

— Ключи от аптечки находились не у зоосанитара; не у меня, а в ведении Аполлинария Константиновича. Он всегда сам определял и рецептуру… Я ведь только первый год практикую.

Высокий лоб Кулибабы, рыжие брови, щеки были покрыты пылью, но из-под плаща выглядывал неизменный, хотя и перекрученный галстук, который только он один носил на работе. Агрономы шутили, будто Кулибаба своим видом хочет подчеркнуть, что он истый одессит и в совхоз переехал лишь из-за больной жены: ей нужны свежий воздух и парное молоко.

— Вы спрашиваете, Осип Егорыч, почему? — негромко вступил он в разговор. — Это я виноват: в эвакуационной спешке я забыл захватить лекарства. Тут семья, с женой чуть ли не сердечный припадок… Раньше премировали за аккуратность, а тут забыл: война. Впрочем, лизол, марганцовку, амморген, даже холщевые бинты и пинцеты мы достанем в любой районной аптеке. Только я все не возьму в толк, какое это имеет отношение к происшествию с Важным?

Белея в сумерках папахой, Маруда смотрел только на Веревкина. Взгляд у Гали Озаренко был беспокоен, чувствовалось: ей хочется что-то сказать. Тетка Параска, подперев рукой щеку, горестно вздыхала над бычком. Дед Рындя слушал, опираясь на пастуший чекмарь.

— Опухоль у Важного горячая, — продолжал Кулибаба — видимо, обыкновенный ушиб и подкожное кровотечение. Тут особых и лекарств-то не надо: повязку из жирной глины с водой и уксусом — вот и все. Но ведь и с повязкой бычок не сможет идти… А колонна не может дожидаться несколько дней, пока он выздоровеет. Так? Поэтому только и остается — составить акт, списать его по балансовой стоимости и сдать в ближний совхоз. Кто нас может в этом упрекнуть?

Веревкин наконец поднял на ветеринара глаза, глухо ответил:

— Мы сами. Совесть наша.

— Совесть? — Кулибаба поправил пенсне. Его тонкие пальцы слегка задрожали. — Очень приятно, Осип Егорыч, что вы такой гуманист и альтруист, но мы же Важного не на дороге бросаем? Я вообще отказываюсь вас понимать: почему вы трясетесь над каждой скотиной? Ведь многие из этих коров в тылу с голоду сдохнут. Может, вы думаете, что нас за Доном или Волгой ждут с распростертыми объятиями, заготовили жмыха, концентратов или хотя бы сена? Как же, держите карман шире! Им, небось, к весне и для своего скота нехватит.

А с этим бычком сейчас ничего не придумать… Или, может, вы его в карете повезете?

— Да, повезем.

И, повернувшись к Маруде, Веревкин коротко распорядился:

— Заверните сюда мою арбу.

Маруда, словно и не сомневался в подобном окончании дела, хлестнул коня и поскакал. Веревкину показалось, что взгляд Гали Озаренко остановился на нем с удивлением и странным вниманием. Во все время спора она держалась близ Кулибабы, как бы желая подчеркнуть, что они составляют единый профессиональный фронт. Сейчас она даже сделала шаг к зоотехнику, но, как бы запнувшись, присела над бычком и стала его гладить.