Гусарские страсти
Шрифт:
Майора Давыденку колотила нервная дрожь. Он уже почти ничего не соображал, только курил одну за другой сигареты, гася окурки в тазике для ветоши. Со злостью пнул сапогом по огромному сейфу.
Раздался звонок. Дежурный по роте доложил:
— Товарищ майор, вас вызывает к себе начальник особого отдела полка.
— Кого еще вызывали?
— Никого. Только вас.
— Спасибо, братец. Ступай… Я же сказал, иди! Свободен!
Все свободны. Всем спасибо. Майор Давыденко еще какое-то время тупо смотрел в потолок. Громко расхохотался. Взял в руки автомат. Присоединил
Дойдя до кондиции «море по колено», Ромашкин и Шкребус брели от мансарды к казарме, спотыкаясь в темноте о камни. У бассейна притормозили. Вода плескалась у самых сапог.
— Искупаемся? — спросил Ромашкин.
— Обязательно! Заодно и протрезвеем. В одежде или в неглиже?
— Разденемся. Иначе до утра не высохнет. И потом, если ты Ребус начнешь тонуть в сапогах и брюках, я тебя не достану, силенок не хватит. Ты ж кабан! С сапожищами — добрый центнер живого веса.
— Живой вес — не мертвый вес. Это хорошо, что мой вес жив! — произнес глубокомысленно Шкребус.
Они начали было раздеваться.
— Эй вы, водолазы! Марш отсюда! — пресек раздевание резкий окрик.
— Кто посмел мне перечить?! — возмутился Шкребус в темноту.
— А-а-а! Это ты, Глобус! Привет! — отозвалась темнота.
— Поручик Колчаков? — опознал Шкребус. — Чего орешь-то?
— Не положено купаться ночью! Особенно в пьяном виде! — крикнул лежащий в плавках на трамплине Колчаков. — Утонете, а я вытаскивай ваши скользкие, холодные, синие трупы.
— Ладно, поручик, не будем купаться! Так и быть! Только физиономии ополоснем. Ну, там, руки, ноги омоем. Спускайся к нам!
Дежурный по бассейну (была и такая должность) слез с вышки, понюхал воздух и одобрил:
— Помянули Мишку? Молодцы! Чувствую, какой-то благородный напиток употребляли…
— Ромаха какую-то дрянь наливал, — махнул небрежно рукою Шкребус. — Водки у него, видишь ли, нет!
— Ром «Гавана Клуб» и ром «Дэ касино». Белый и красный ром. Коктейль! — пояснил Никита.
— Могли бы и мне занести! Черти бездушные!
— Не знали, что ты дежуришь. А то б захватили стакан рома.
— Так и быть! Быстро раздевайтесь, ополаскивайтесь и трезвейте! — скомандовал Колчаков.
Вода была теплая. Поэтому от нее трезвость не наступила. Только слегка освежились.
Несколько минут еще просидели на краю бассейна. Колчаков тихонько бренькал на гитаре то белогвардейские песни, то военные песни Высоцкого. Получалось хорошо.
Но, хошь не хошь, нужно идти в казарму…
Когда они вдвоем уже поднимались по ступенькам, раздалась громкая автоматная очередь.
— Слыхал? — навострил уши Никита.
— А то нет! — навострил уши Шкребус. — Так вот зачем Давыденко нас звал! Порешить хотел!.. Кто, интересно, убит? Чекушкин? Непоша? Пелько?
— Не мы, — логично посказал Ромашкин. — Пока…
— Бежим отсюда, а? Иначе следующие — мы!
В эту секунду с треском распахнулась дверь. На парапет вылетел сержант, дежурный по роте, и промчался мимо них, прыгая через ступеньки:
— Начальник
Шкребус перекрестился:
— Свят, свят! Миновало!
— А я как чувствовал! — выдохнул Никита. — Удержал тебя от посещения роты! Нас мой ром спас! Валяться бы тебе, Глобус, в «оружейке» с дыркой в башке! Ты мой должник. С тебя кабак!
Шкребус кивнул в знак согласия, и оба направились в роту — глянуть, нет ли там кого убитого из приятелей возле Давыденко…
— Теперь-то закончилась война на любовном фронте? — с надеждой предположил Шкребус. — Иначе, если все рогоносцы начнут стрелять соперников, полк останется без своих лучших людей!
Никита посмотрел подозрительно:
— А что, есть еще у кого повод? По тебе, например, стрельнуть?
— Я что, хуже других?! — нелогично обиделся Шкребус.
— Тогда неделю посиди дома, поболей. Я бы так и поступил на твоем месте. И лебедю подскажу.
— Точно! Сегодня напьюсь и на службу завтра не выйду! И на тебя свалю — мол, замполит посоветовал!
— Сволочь! — беззлобно охарактеризовал Никита.
В казарме стоял характерный запах пороховой гари.
Ромашкин осторожно заглянул в темный коридор и ничего не увидел. Только полумрак и относительная тишина, прерываемая храпами и всхлипами спящих солдат. Умаялись, однако. Из пушки пали — не разбудишь.
Дневальный по роте испуганно выглядывал, делал какие-то знаки.
— Что случилось? — сурово спросил Шкребус.
Никиту эта суровость внезапно рассмешила. Неудержимо захохотал. Нервы…
Подошли к «оружейке». Заглянули внутрь.
Автомат валялся в стороне, в ногах. Сам Мирон полулежал на стуле. Кровь. Образовалась лужица.
— Ладно, все ясно. Надо звонить… — вздохнул Никита, — дежурному по полку, что ли…
Комбат, замполит Рахимов, командир полка и остальное начальство — все они появились практически одновременно, набежали со всех сторон. Создали суетливую толпу.
Алсынбабаев, обычно матерящий офицеров за использование проломов в заборе, на сей раз сам проскочил через него. Последним приехал на «Уазике» полковой особист.
Офицеров собрали в клубе, а солдат построили на плацу.
Бесконечные допросы, расспросы, протоколы, объяснительные. Шум, гам, ругань. Командование полка нервничало. Вполне возможно, что за эту череду ЧП многих поснимают с должностей. А кому хочется должность терять?!
Глава 25.
Завершение драмы и трагедии
Вся в синяках и ссадинах, побитая мужем, мертвецки пьяная Наталья была освобождена из «домашней тюрьмы», под которую Мирон приспособил чулан. Дала показания: муж, любовник, нанятые хулиганы, месть. А самоубийство — из страха перед грозящим неминуемым наказанием. Мирон, уходя в полк, связал жену и пообещал, что перестреляет всех ее любовников. Придя в роту, он начал вызывать тех, кого подозревал: Власьева, Шкребуса, Чекушкина, Ромашкина… Никто из них не явился. Видимо, злость переполнила сознание, мозг устал бороться с яростью, затуманился. И еще страх перед разоблачением… И он выстрелил в себя…