Гуси лапчатые. Юмористические картинки
Шрифт:
– Не в поднесении сила. Это я с удовольствием и без именин, а только я на Алексея – человека Божьего, а не на Алексея митрополита, – стоял на своем хозяин. – Что же касается до поздравления, то племянник ошибся.
– Значит, и мы в прошлом году ошиблись, когда в этот самый день ели у тебя кулебяку?
– В прошлом году я нарочно делал кулебяку на Алексея митрополита, чтоб не пришлось ее делать на Алексея – человека Божьего, так как столоначальник наш в этот день именинник, так чтобы
– Нарочно? Ну, и нынче нарочно сделай. Но врешь! Все указания есть, что ты именно сегодня именинник. Например, зачем ты так тщательно брился перед окошком? Три раза взмыливался и три раза скоблился. Ведь мы стояли на улице напротив и видели. А четвертная бутыль, запечатанная в девственном состоянии, зачем на окне стоит? Так ты и станешь покупать новую четверть без именин! Тащи ее сюда, тащи! Сейчас мы ей бракосочетание и сделаем.
Хозяин развел руками и, сняв с окна бутыль, стал ее распечатывать.
На выставке картин Верещагина
Выставка картин Верещагина. Отделение эскизов из жизни Индии. Вход на выставку бесплатный, а потому в залах много и простой публики. Есть чуйки, сибирки, солдаты, женщины, покрытые платками. Виднеется и ундер в отставном военном сюртуке и с нашивками на рукаве. При ундере жена, а с ней мальчик лет пяти. У ундера в руках каталог.
– «Женщина средних лет в Ладаке, имеющая пять мужей, родных братьев – по обычаю полиандрии»… – читает он перед картиной за № 1.
– Ах, чтоб ее! Вот греховодница-то! – восклицает ундериха и плюет. – Как ее зовут?
– Полиандрия.
– Вишь, подлая, и имя-то какое себе выбрала! Пять мужей и даже родных братьев. Срамница!
– Чего ты ругаешься? Вера такая у них индейская – ничего не поделаешь. У турок, к примеру, чтоб не меньше пяти жен на одного мужчину, а у них наоборот: не меньше пяти мужей на каждую бабу, – хладнокровно отвечает ундер.
– Вы говорите, служивый, что у этой шельмы пять мужей? – спрашивает стоящая сзади чуйка.
– Пять. Так и в книжке пропечатано. Они народ бедный, ну и женятся вскладчину.
– То-то рожа-то у ней!.. Будто горох молотила, – негодует чуйка и прибавляет: – Да и то сказать, один муж за косу поучит, другой – по сусалам съездит, третий – ребрам нравоучение сделает, так откуда красоты-то наберется! При пятерых мужьях наука тяжелая. От каждого по одной подмикитке в день – так пять подмикиток, а по две – так десять. Только уж и бабе же нужно быть пронзительной, чтоб от всех мужей отругаться! Много нужно словесности в себе содержать.
– Калина Калиныч, вы до этих самых мест походом доходили? – спрашивает ундериха мужа.
– Семь верст только не дошли, – отвечает тот.
– Это дальше Балкан, где этот
– Совсем в другой стороне. Индия – это за Ташкентом, около Бухарского царства.
– Тут как-то в войну писали про Дели-бабу. Надо полагать, вот тут-то Дели-баба эта самая и царствует, – делает догадку чуйка.
– Ну, пойдем далее, – говорит ундер. – Что около одного места стоять! Постой, что это такое? Номер двенадцатый… «Три главных божества (Троица) буддистов»…
– Ах, страсти какие! Идолища поганые! – восклицает ундериха. – Плюнь, Васенька, плюнь! – говорит она ребенку. – Не гляди и плюнь. А уж ты, Калина Калиныч, и подвел же к картине, нечего сказать! Сам в сторожах при церкви служишь, а никакого у тебя подозрения нет. Не гляди туда, Васенька. Вот сюда смотри. Калина Калиныч, вот эти черненькие-то картинки какой манер изображают? – спрашивает ундериха.
– «Подземный храм на острове Элефант» и «Подземный храм на острове Эллоре»…
– Тоже по поганой вере?
– Само собой.
– Ну, что же это такое! Куда ни сунься – идольская вера! Отвернись, Васенька, вот сюда, на арапа смотри. Калина Калиныч, читай-ка в книжке-то про арапа.
– «Священник Парси, огнепоклонник».
– Опять. Тьфу ты, пропасть! Неужто и в самом деле они огню поклоняются?
– Коли написано, так, значит, верно. Ведь он не арап, а индеец белой масти, а закоптел до черноты оттого, что огню поклоняется. Ну-ка, всю жизнь над дымом-то… так какая хочешь прочная шкура на сига копченого смахивать будет.
– Тут уж у него лик на манер наваксенной голенищи, – делает свое замечание чуйка и прибавляет: – А ведь и по нашей вере на огонь грех плевать.
– Пойдем дальше, Калина Калиныч… – говорит ундериха.
– Да куда ж идти-то? Тут куда ни сунься, везде языческие образа, а ведь ты на них смотреть не хочешь. Ну, вот, постой… Тридцатый… «Молитвенная машина буддистов»..
– Как? Да разве у них машиной молятся?
– Постой, не перебивай… «Весь вал туго наполнен молитвенными листами; когда он вращается, молитвы сообщаются воздуху и затем Богу», – читает ундер и прибавляет: – Вот так оказия!
– Выдумают тоже! – улыбается ундериха.
– «Чем более буддист вертит вал, тем более молитв возносится от него к небесам», – продолжает читать ундер.
– Калина Калиныч, кто это в красной-то шапке? – указывает на картину ундериха.
– «Баниан. Секта, отличающаяся состраданием ко всем тварям, от слона до блохи включительно, но в то же время известна их слабость к обмериванию и обвешиванию». Купцы, значит. Ну, так мы и запишем.
– Значит, уж они жен своих не бьют? – спрашивает какая-то женщина в шляпке.