Гусляр навеки
Шрифт:
Они прошли мимо секретарши, не обратившей на них никакого внимания, и оказались в обширном кабинете Сеньки Косого.
Молодой человек бухнул картонный ящик на длинный полированный стол.
Сенька Косой, когда-то курчавый и поджарый, а теперь лысый и грузный, громко заявил:
– Вываливай!
Кроме него в комнате были еще трое – чем-то на него похожие, при галстуках и одеколонном запахе.
Бритый вывалил из ящика на стол кучу пачек. Пачки были зелеными. Доллары. Как в кино.
– Начнем считать! – приказал Сеня. – У нас
И началось. Пальцы шевелились так быстро и согласно, что, конечно же, Миша Стендаль не мог уследить за их движениями. Только громкое шуршание.
«Что же я? Чего смотрю! – подумал Миша. – Сейчас – вот еще несколько минут, и я стану видимым! Охрана меня пристрелит. Нужно все сделать немедленно! Одна минута! Пятьдесят девять, пятьдесят восемь, пятьдесят семь... Я его ненавижу?»
Пожилой, лысый Сеня был занят пересчетом денег.
«Нет! – решил Стендаль. – Этого я так ему не оставлю!»
Решительным движением он рванулся к вице-президенту, но по пути сшиб бритоголового сотрудника. Тот матюгнулся, сочтя виноватым своего соседа справа. А Стендаль не счел возможным ударить в лицо ничего не подозревавшего человека и крикнул:
– Иду на вы!
Все замерли. Так и застыли с долларами в лапках.
Стендаль ударил кулаком Сеньку по носу.
– Ты что! – заорал Сенька. – Больно же!
Он прижал к носу обе ладони, и на них показалась кровь. Далее она заструилась на подбородок, на манишку и к тому же запачкала сверкающую поверхность стола.
Никогда еще Стендаль не бил человека по лицу. Впрочем, еще никогда ему не приходилось быть невидимым. Но торжества он не испытывал, хотя и знал, что поступил правильно. Поэтому сказал:
– С дороги!
Звуку его голоса безропотно подчинились все.
Стендаль пошел прочь из кабинета, и затем ему повезло: он вновь обрел свой облик, когда уже проходил мимо Виктории.
Девица ахнула, потому что человек возник совсем рядом – внезапно, из воздуха. Спокойно вышел из-за стойки, пересек полупустой зал и скрылся за входной дверью.
Тут же к Виктории подбежал начальник охраны и завопил:
– Он тут проходил?
А Стендаль уже шагал через площадь...
...Сорок лет назад Сенька Косой бил кулаками Верочку из второго подъезда, а два его помощника стояли рядом и хохотали. И тогда Миша Стендаль, сжимаясь от страха, подбежал к ним и сказал:
– Сеня, не надо, а?
Верочка плакала. Сенька оттолкнул ее, оттолкнул специально так, чтобы она упала на битый кирпич. Потом повернулся к Стендалю:
– Тебе больше всех нужно? – И как следует врезал ему по лицу.
Он расквасил Мише нос, а помощнички довершили дело. Стендаль не ходил в школу два дня, а маме сказал, что сам упал. Ну а Верочка? Верочка убежала, но с тех пор обходила Стендаля стороной. Через несколько лет она сказала ему: «Я так боялась, что ты снова будешь за меня заступаться! Мне тогда не жить, и
Вот с тех самых пор Стендаль лелеял месть...
Теперь он уселся на скамейку на противоположной стороне площади и с удовольствием наблюдал, как к банку подкатила «Скорая». Через несколько минут вывели Сеньку с забинтованным лицом.
И Мише Стендалю вдруг стало грустно. Потому что да, справедливость восторжествовала, но восторжествовала лишь наполовину. Ведь никто не видел, как он, Миша Стендаль, через сорок лет отомстил гаду. Никто не видел!
Гаврилов, мужчина в расцвете лет, выскользнул из здания гуслярской Академии и, миновав бандитов и кордоны прессы, невидимо остановился под облетевшим ясенем, посаженным еще последним городским головой, который возжелал было превратить Великий Гусляр в цветущий рай заморских деревьев. Теперь Гаврилов размышлял, как ему использовать этот временный дар, и мысли его были об одном – вернее, об одной: невесте Татьяне, девушке вдвое его моложе, однако серьезной, завершившей образование в речном техникуме и желавшей, по ее словам, создать семейную ячейку. Гаврилов же, ранее претерпевший узы неудачного брака, теперь к жизни относился с опаской. Вот и не торопился с оформлением отношений, в ответ на что Татьяна не соглашалась на интимную связь.
В общем, стоя под опавшим ясенем, Гаврилов вытащил мобильник и набрал номер Татьяны.
Та откликнулась сразу.
– Как ваше заседание? – спросила она.
– Ну... уже закончилось.
– И что решили?
– Решили?.. – И тут Гаврилову пришла в голову идея. Она, эта идея, и заставила его на время замолчать.
– Ну так что? – заторопила Татьяна. – Что случилось?
– Да нет, ничего, – ответил Гаврилов, быстро соображая.
– Ты ко мне придешь?
– Ты одна?
– У меня Дарьюшка.
Ох! Дарьюшкой звалась та нежелательная подруга, которая не уставала твердить, что Татьяна заслуживает куда лучшей участи, чем сорокалетний, без перспектив и достатка, жених Гаврилов. Сама Дарьюшка уже два раза неудачно вила семейное гнездо, но вылетала из него без морального удовлетворения. И хоть она твердила, что заботится об устройстве Татьяниного счастья, однако, по сути, делала все, чтобы Татьяна осталась ее истинной подругой, то есть одинокой женщиной.
– Тогда я потом зайду, – сказал Гаврилов, узнав, что у Татьяны сейчас эта самая Дарьюшка.
Как-то нехорошо, лживо он это сказал, поэтому Татьяна заподозрила неладное.
– А как Академия заседала? Что решили с женщиной без головы?
Татьяна имела в виду Ксению.
– А, все чепуха! – как отрезал Гаврилов и повесил трубку.
Дарьюшка вопросила спокойно:
– Чем-то он недоволен?
В полной руке она держала чашку с чаем. Мизинец же был отставлен далеко в сторону, для изящества.
– Нет, – промолвила Татьяна. – Он лукавит. И дело чести догадаться, почему мужчина лукавит.