Гваделорка
Шрифт:
«Кельников, можно узнать, что означает твоя азбука для глухонемых?»
Я говорю:
«Извините, но это тайна».
Она:
«То есть всякие твои глупые тайны важнее урока?»
Я обиделся: не знает, а говорит, что глупые! И в ответ ей:
«Но сейчас ведь не урок. Вы не по программе рассказываете…»
Вмешался Федя:
— Маринушка аж позеленела. Думала, наверно: за шиворот и за порог. Но потом вспомнила: «мальчик недавно из больницы»…
— Да не думала она, чтобы за шиворот, — возразил
«Пусть не по программе, — говорит, — но идеи Великой революции, Свобода, Равенство и Братство, не заслуживают такого циничного равнодушия…»
А я в больнице, уже после операции, почитал книжку «Комиссар Конвента». Мне там одна девочка ее дала… Как раз про те французские дела. Вот я и говорю Марине:
«Все эти идеи — сплошное вранье. То есть неправда, извините, пожалуйста…»
— Вот тут она и правда позеленела, — вставил Андрюшка.
— Ну, ее можно понять, — вздохнул Никель. — Только на меня тогда нашло что — то такое… «неуступательное»… Она говорит с таким железным звоном:
«Может быть, ты, Кельников, аргументируешь свои слова?»
А я ей:
«Там нечего аргументировать. Не было у них никакой свободы и братства. Только равенство. Потому что перед гильотиной все равны. Сперва раскрутили свою революцию, а потом друг дружке поотрубали головы…»
— Там еще про Наполеона у вас было… — напомнил Федя.
— Да… Она говорит:
«Но нельзя отрицать значение этой революции для Франции. Они чтут ее до сих пор. И поют Марсельезу. Идеи революции вдохновляли Наполеона…»
Тут я разозлился не меньше Марины. Из — за Наполеона. Смешная причина, а разозлился сильно…
— А почему смешная? — сказал Ваня. — Нисколько.
— Да ты не знаешь. Дело не в истории, а в торте. Родители ждали в гости одну знакомую, купили торт «Наполеон». Открыли, чтобы посмотреть. В кухне тесно, они положили его на табурет. На круглый. И торт круглый, не заметишь сразу. Я зашел и сел с размаха. В новых брюках, кстати… Маме с папой торт жалко, брюки мои жалко, да и меня тоже… хотя не так сильно… Я, когда спорил с Мариной, вспомнил про это, и сзади будто опять сыро стало… В таких случаях еще больше тянет на спор. Я говорю:
«По — вашему, их величество Наполеон Буонапарте тоже революционер?»
А она:
«Нет, но нельзя отрицать, что он гордость Франции».
Я думаю про торт и говорю:
«Ну, пусть они там у себя и гордятся им. А я не хочу. Потому что… сказал бы, кто он, но это будет… неучтиво. И вы сразу вызовете родителей».
«Считай, что ты уже сказал, — говорит она. — Вызывать я никого не буду, каждый имеет право на свою точку зрения. Но я считаю, что хотя Наполеон и враг России, но знамена его были овеяны ветром революции».
«Ага, — говорю я. — Особенно на Антильских островах».
Она очень удивилась:
«При
«Правильно, не был. Но он приказал восстановить там рабство, которое отменили при республике. И послал туда эскадру ле Клерка. Крови стало больше, чем воды…»
Она молчит, смотрит непонятно. Может, думаю, они и не учили про это на своем историческом факультете? Я — то ведь тоже прочитал об этом случайно… Тут она вдруг как — то переменилась.
«Любопытная точка зрения, — говорит. — А не мог бы ты, Кельников, написать на эту тему реферат? И зачитать на школьном историческом обществе? Если он будет удачным, получишь самую высшую оценку…»
«Ага! Или двойку, если вы будете несогласны…» — Я это ляпнул, и получилось, что дал согласие. Хотя вовсе не хотелось!
А она:
«За кого ты меня принимаешь! Я умею уважать чужое мнение… А двойки не будет ни при каком итоге, обещаю…»
Ну и куда деваться — то?.. Да и работа пустяковая. Надергал кое — что из Интернета, вспомнил, что читал в книжке…
— И про торт… — хихикнула Лорка (она опять сидела на чурбаке и безуспешно пыталась прикрыть подолом от солнца коленки).
— И про торт, — согласился Никель. — Пока сочинял, казалось все время, что сижу на нем. Потому и закончил за один вечер… Про все написал. И про комиссара Виктора Юга. Знаете, какой гад! Сперва кричал, что всей душой за свободу, освобождал негров, а потом этих же негров — обратно в рабство! И не жалел никого. На одной только Гваделупе — десять тысяч отрубленных голов…
— Где? — слабым голосом переспросил Ваня. Как — то ёкнуло внутри…
— На Гваделупе, — сказал Федя. — Это небольшой такой остров в Антильском архипелаге. Про него мало кто знает…
— Почему мало кто? Многие знают, — заспорил Андрюшка. — Даже песня есть такая, «Гваделупа». У Городницкого. Там такие слова:
На палубе ночной постой и помолчи. Мечтать под сорок лет по меньшей мере глупо. Над темною водой огни горят в ночи, Там встретит поутру нас остров Гваделупа…Недавно по радио передавали…
— Песня — то известная. А про остров кто что знает? Никто, наверно, кроме Никеля, — возразил Федя.
— А я тоже ничего не знаю, что там делается нынче, — сообщил Никель. — Говорят, курортное место. Не очень знаменитое… Океан, пляжи, водопады… А история, она сейчас вроде бы и не нужна…
— Да, подумаешь, десять тысяч голов… — ровным голосом сказал Андрюшка.
— А что с рефератом — то? — спросил Ваня, чтобы успокоить в себе тревожную струнку. — Чем все кончилось?