Гваделорка
Шрифт:
— Я вот иногда думаю, — заговорил из своего угла Никель. — Почему они такие? Ну, которые вредят без всякого смысла… Если когда нападают из — за денег, грабят, это можно хоть как — то объяснить… А когда просто ради зла…
— Чего непонятного, — сказал Квакер. — Жить — то хочется с интересом. Преодолевать трудности… Тот, кто что — то умеет… он и делает, что умеет. Картины рисует, вроде Анжелики, или истинный полдень ищет, вроде нас, ненормальных… А теумеют лишь ломать. Уменья не надо, а интерес тот же самый. Подзуживает,
Все неловко примолкли, и, чтобы пригасить эту неловкость, Ваня спросил:
— А когда Тимофей приедет?
— Скоро, — сообщила Лика. — Утром он продиктовал мне дурацкие стихи:
Гонимый знойными лучами, Я оставляю Геленджик. От смеси радости с печалью Внутри душа моя дрожит…— С чего печаль — то? — хмыкнул Квакер.
— Боится, что Лика опять будет гнобить его, — объяснил Андрюшка.
— Вот как стукну… — пообещала Лика.
Тимофей Бруклин был вроде бы не полностью в этой компании. Так, сбоку припека. Но все же карту ему в свое время подарили и теперь считали, что без него начинать действо с волшебным фонарем не следует.
Потерпели два дня, и Бруклин вернулся.
— Ничуть не больше загорелый, чем был, — заметил Тростик.
— Я всю жизнь привык держаться в тени…
— Да, всю жизнь мы это видим, — заметила Лика.
После такого обмена мнениями еще раз обсудили, «как все должно быть».
То есть как станут развиваться события после поворота ключа со стальным волоском.
Люди со стороны вполне могли бы обхихикать все это дело. Сказать про старинные пионерские сборы и детсадовские утренники. Напомнить, что нынче век электронных технологий, а не «пластмассовых кубиков для игры на веранде». Но… это те, у кого не было «Артемиды». Здесь же чувство соединениянакрывало каждого, когда собирались для разговора о давних приключениях. У Вани — каждый раз холодок по спине. И он догадывался, что у других — тоже.
«Может быть, и правда действуют какие — то еще не изученные поля, — думал он. — Может быть, тот самый ВИП…»
Они должны были проколоть пространство ключиком со стальным волоском, задеть им ту самуюпружинку (пускай ее даже и не было), чтобы пружинка запустила ход событий.
Ведь до сих пор все, что случилось в жизни с Гришей Булатовым и с другими героями «артемидовской» истории, в памяти было перепутано, не всегда события сцеплялись друг с дружкой, не всегда получали объяснения. Теперь полагалось внести ясность и такой вот ясностью убедить себя окончательно, что всё это было.
Собрались у Квакера в середине дня, девятнадцатого августа. На церкви Михаила
Посреди сеновала стоял на табурете самодельный «волшебный фонарь». Вернее, просто подставка от старого фонаря с приколоченной фанерной стенкой. В стенке была выпилена замочная скважинка. Кто — то должен был вставить в нее ключик и повернуть его в пространстве. В этом виделся особый смысл… А кто — то другой повернет на подставке головку стерженька, и ползунок пробежит по звонким полоскам, разбудит мотив старенького вальса…
На этот мотив было сложено уже множество строк. Не всегда ласковых и чувствительных, порой и дурашливых. Но сейчас у всех в голове были те, что недавно сказал Тим Бруклин (и тем поставил себя наконец в общий ряд):
Тронет пружинку стальной волосок, Ветер соленый заденет висок. Ветер с утра — Значит, пора…— А кто будет поворачивать ключ? — сказал Федя. — Не всей же толпой…
— Пусть самый младший, — предложил Тимофей. — Тем более что он же самый отважный. Я всегда говорил, что Тростик — это личность…
Ключик висел сейчас на гвоздике рядом с Пришельцем — настоящимсвидетелем прошлых времен. Квакер снял ключик, протянул Тростику.
Тростик спрятал руки за спину и попятился. Замотал головой. И… заплакал. Все сильнее…
— Что с тобой? — ахнула Лика. Подскочила, присела на корточки. Но Тростик попятился опять.
— Я не буду… Я не могу…
Над ним наклонились Лорка и Никель. Никель проговорил с необычной строгостью:
— Не реви. И объясни.
Тростик перестал реветь, но всхлипывал так, что у губ лопались пузыри.
— Вы сказали «самый»… А я самый гад… Это я отравил Матубу…
Ну вот, воистину как удар грома…
И с минуту были слышны только всхлипы. Да еще осторожно дышал у стены почти выздоровевший Матуба.
И вдруг Квакер грозно приказал:
— А ну, прекрати молоть фигню! Отравитель! Говори все, как было!
Было, конечно, не так. Это выяснилось из перемешанных со слезами признаний Тростика. Разумеется, Матубу он не травил. Разве он совсем идиот и злодей?
В тот день, когда вернулись они с Ликой, Тростик в одиночку побежал к Квакеру — чтобы тот объяснил ему, как вносить в мобильник новые адреса (Лике все было некогда). Квакера дома не оказалось, а по пустому двору лениво гулял Матуба. Тростик поманил его от калитки, и пес подбежал, чтобы поздороваться. Тростик обнял его за шею, они вместе перешли улицу Герцена, мимо заборов пробрались к логу и сели над обрывом. Матуба щелкал пастью на пролетающих бабочек, Тростик смотрел на стрижей… И тогда вот подошел тот самый Косой.