Гвардия. (Дилогия)
Шрифт:
– Сержант Соболевский, – сказал он, нехорошо улыбаясь, – как прошла ваша последняя операция?
– Неудачно, сэр.
Он что-то знает, подумал я и решил не вдаваться в подробности. С такими типами надо разговаривать сдержанно, коротко отвечать на поставленные вопросы, и все. Любое словоблудие может завести в такие дебри, что выход придется искать несколько часов. А нервные клетки, между прочим, даже в наше просвещенное время не восстанавливаются.
– Мерзавец ушел?
– Нет, сэр.
– Так что же произошло?
Старая
– Он убит, сэр.
– Вы застрелили его при задержании?
Судя по его тону, он не удивился бы, услышав, что я совершил и куда большую ошибку. Чего, дескать, ждать от такого олуха, как Соболевский.
Мягко говоря, Харди всегда вел себя так, словно сомневался в моей профессиональной пригодности, хотя повода, по крайней мере до настоящего момента, я ему и не давал.
– Он убит не нами, сэр.
– Не вами? А кем?
– Не могу знать, сэр.
– Как это прикажете понимать, сержант?
– Рядовой Такаги, руководивший захватом, уже пишет отчет, сэр. Уверен, что он ляжет на ваш стол через несколько минут. – Звучало это так: мол, вали в свой кабинет, старый хрыч.
– Что ж, – сказал Харди, немного оттаяв при имени Такаги, которого у нас многие любили и ценили. – Я уверен, что рядовой Такаги приложил максимум усилий, разрабатывая операцию. Что же касается вас, сержант Соболевский... Имейте в виду, что хоть вы у нас и герой, которого пресса (это слово он выплюнул, будто оно отдавало гнилью) носит на руках, с этого момента вы находитесь под моим личным наблюдением.
– Спасибо, сэр, – молодцевато гаркнул я.
– Что? – подозрительно спросил он.
– Могу ли я идти, сэр?
– Можете, сержант. Но не забывайте, о чем я вам только что сказал.
– Так точно, сэр, – сказал я, и он отчалил по своим делам, несомненно, заключающимся в убиении младенцев и пожирании их внутренностей или заклании девственниц на жертвенные алтари.
С чего он на меня взъелся? Из-за сегодняшнего провала? Вряд ли это для него столь важно, да и неприязнь возникла гораздо раньше. А сегодня... Это ведь не совсем провал.
Как бы там ни было, нашим проблемам с Аль-Махрудом пришел конец, и никто, кроме нас самих, не подозревает, что достала его не Гвардия.
Нет, один человек точно знает.
Убийца.
По пути к лифту я поздоровался с тремя парнями, немного поболтал с Альваресом, которому было абсолютно нечего делать еще полчаса перед дежурством, выпил чашку кофе, купленную в коридорном автоматическом кафе, и убедился, что новости с Термитника еще не успели получить широкой огласки. Никто меня шутливо не поздравлял и не хлопал сочувственно по плечу.
Однако к вечеру история станет достоянием всех и каждого. В замкнутом пространстве слухи распространяются быстро, особенно если в этом замкнутом пространстве имеет место локальная Сеть.
Тремя
Очень маленькую часть.
Коридор Славы.
Пол выстелен древним дубовым паркетом со старой Земли, потолок через каждые полтора метра увешан люмлампами, а стены... Самое главное в Коридоре Славы – это стены.
На стенах находятся двадцатисекундные голокартины, демонстрирующие общественности, точнее, той избранной ее части, что смогла пройти через все проверки и попасть сюда, наиболее удачные и значимые деяния Гвардии за последние двести лет.
...На фоне громадной раскаленной звезды – падающий на нее звездолет с отказавшими двигателями и группа спасателей, выводящих из него людей через наспех переброшенный на Нью-Таити нуль-пространственный туннель.
Пара агентов, перемазанных грязью и пылью, вызволяют из обвалившейся на глубине двадцати километров шахты пятерых столь же грязных шахтеров.
Горное озеро, равное по объему трем с половиной Байкалам, телепортируется прямо в центре огромного лесного пожара на Новой Колумбии и сбивает огонь.
Рейден, очень удачно изображенный художником, в сражении с пятью террористами освобождает заложников на Авалоне.
Четверо гвардейцев в бешеном темпе монтируют силовую установку, чтобы остановить яростный поток воды из прорвавшейся плотины, грозящий смыть с лица планеты научно-исследовательские центры на Сократе... И много чего еще. Каждые полгода, а иногда и чаще, здесь появляется новая картинка. Я тешил себя надеждой, что когда-нибудь и сам буду увековечен здесь для обозрения потомками.
Я протопал по коридору до конца, свернул налево, спустился на уровень и оказался в вотчине аналитиков. Вообще-то от моих апартаментов до этого места существует и более короткий путь, и мало кто использует для прогулок именно Коридор Славы, хотя бы из-за риска быть замеченным не тем, кем надо – например, журналистами, которые могут опознать тебя впоследствии в самый неподходящий момент. Но я любил бывать там. О Гвардии в мире известно очень мало, и это правильно, но в Коридоре Славы я мог почувствовать хоть часть значительности того дела, что мы делаем все вместе.
Просмотровый зал, адрес которого скинул мне Морган, напоминал небольшой кинотеатр, демонстрирующий фильмы, недоступные для несовершеннолетних. Маленькое и темное помещение с мягкими креслами и превосходным голоэкраном вместо одной из стен. В зале находились двое: мой закадычный приятель Джек Морган и паренек из его отдела, которого звали Мартин Рэндольф. Они оба сидели в первом ряду и о чем-то оживленно спорили. На звук открываемой двери и мое появление они не обратили никакого внимания.