Гвиневера. Осенняя легенда
Шрифт:
Вести о госпоже озера не внушали опасений. В святилище теперь служили только женщины, остальные друиды-мужчины ушли. Сама она, казалось, вовсе не интересовалась жизнью – ей достаточно было роли верховной жрицы – и не делала видимых попыток связаться с мужем Уриеном или опальным сыном Увейном. Хотя, несмотря на это, сам Увейн, возвращаясь в Британию, прежде чем приехать к нам, повидал мать.
– Принц Нортумбрийский, в прошлом Британский, – объявил как-то вечером за ужином Лукан.
Титул раскатистым эхом прокатился по залу. Дворецкий сопроводил бы свой возглас звуками трубы,
Все взоры устремились к входу в зал, забытые куски мяса и бокалы с вином остались на столе. Прошло больше десяти лет, как Артур сослал Увейна, и многие считали, что тот прожил вдалеке слишком долго.
Человек прошествовал в зал в достойном окружении. Советники, рыцари, оруженосцы – короче, полная свита знатного холостяка – шли следом, когда он направился к нам, чтобы приветствовать верховного короля.
Высокий, элегантный и необыкновенно самоуверенный, сын Уриена превратился в красивого мужчину. Длинными густыми волосами и закрученными усами он напоминал отца, но глаза цвета морской волны он унаследовал от Морганы. Несмотря на черты родителей, ярко проступала и его собственная индивидуальность, которая развилась на основе – или, скорее, вопреки – его наследственности.
– Добро пожаловать, племянник, – произнес Артур, и юноша поклонился нам. – Рад тебя снова видеть в Логрисе.
Увейн учтиво опустил перед дядей голову, но его лицо оставалось напряженным. Он готов был принять извинения Артура за свою ссылку, но забыть несправедливость не мог. Для меня оказалась припасена дружеская улыбка, такая открытая и чистосердечная, что даже его глаза заблестели.
– Миледи, я привез вам приветствия с того берега Канала. Вас там знают и необыкновенно ценят.
– Очень любезно с твоей стороны, – пробормотала я, а сама представила, как его напутствовали на самом деле. – Что тебя привело в Британию?
– Беспокойство об отце. Новые суда англов пристали к нортумбрийскому побережью. Вооруженных столкновений пока не случилось, но люди в деревнях волнуются.
Удивленный Ланс поднял глаза, и наши взгляды встретились. Джойс Гард лежал не так уж далеко от этого овеваемого ветрами берега.
– Всем, чем нужно, мы поможем, – тут же предложил Артур, но ответ Увейна прозвучал холодно:
– Я уверен, мы справимся сами.
Мне показалось, что от такого пренебрежительного отношения король вспылит, но вместо этого он приказал установить еще столы и подать угощение гостю и его свите. Я порадовалась, что устроила голубятню, и теперь у нас было много птиц, когда поварихе срочно требовалось приготовить еду.
Вечер прошел приятно. Гавейн и братья от души веселились, потому что их кузен был снова с ними. Он привез с континента юного франка, и, как только оркнейцы узнали, что Колгриванс приехал с сестрами, все поспешили с ним познакомиться.
Девушки произвели среди рыцарей настоящий фурор. Они продемонстрировали двору совершенно новый способ флирта: точно скромницы, прикрывали глаза ресницами, потом внезапно бросали на оруженосцев и воинов многозначительный взгляд, дерзко поводили плечами, дарили мужчинам томные улыбки, полные скрытых обещаний. По сравнению
– Несмышленые парни, – заметил Увейн, когда ужин подошел к концу. – У зрелой женщины можно научиться гораздо большему, чем у смазливой девчонки.
Мои брови удивленно поднялись, и нортумбрийский принц рассмеялся:
– Моей первой любовью стала отнюдь не юная дева. И она научила меня не только верности сердца и уловкам в постели, но и военной стратегии.
– Военной? – Меня всегда возмущало, что с приходом римлян британских женщин перестали учить военному искусству. Может быть, на континенте еще остались кельтские королевы, сохранившие способность водить армии.
– Боюсь, что нет, миледи, – поспешил объяснить Увейн. – Но леди Атона – женщина необыкновенная и в своей жизни занималась многими замечательными вещами. Еще в детстве она стала изучать военное искусство – больше, конечно, тактику, чем грубую силу, а когда настала пора выходить замуж, ни один из воинов ее отца не пожелал сделать ее своей женой. Наверное, боялись, что она превзойдет их в военных знаниях. Да и они ей, вероятно, тоже не подходили. А поскольку Атона была благородного происхождения, отец не мог принудить ее к браку, и она предпочла остаться одна и сама устраивать свою жизнь. – Он лукаво посмотрел на меня и добавил: – Вы ведь слышали, от жен-христианок требуют, чтобы они смотрели на мужей как на господ и, словно слуги, исполняли любое их желание?
– В самом деле? – Так откровенно мне об этом никто не говорил, но, судя по тому, как обращались со мной многие священники, я могла бы догадаться об этом и сама.
– По крайней мере, так обстоят дела в римской церкви, – продолжал Увейн. – И я не осуждаю леди Атону за то, что она предпочла остаться незамужней. Мне повезло, что к тому времени, когда мы встретились, у нее уже было достаточно тупоголовых мужчин. А я оказался любовником, страстно жаждущим воспринять все, чему она меня могла научить. Это восполнило мне то, чего не хватало всю жизнь.
Мимолетное замечание заставило меня вспомнить его детство. Сколько раз я тогда задумывалась, что же выйдет из мальчика, враждующие родители которого не переносили друг друга? Хотя, может быть, и счастье, что, увлекшись политической игрой, Моргана не обращала внимания на сына – а то могла бы сломать его на всю жизнь.
– А что с твоим львом? – Я вспомнила рассказ, как он исцелил животное.
– Ах, это. Он живет в моей душе, – улыбнулся Увейн. – Я много изучал ветеринарию и запечатлел льва на своем гербе и щите.
Я проследила за его жестом и посмотрела на свиту Увейна, которая радостно обменивалась с рыцарями новостями и тостами. Все его люди имели на рукавах вышитую эмблему льва.
– Надо передать образец кузнецу, чтобы он выковал символ для твоей лампы, когда ты займешь место за Круглым Столом.
– О, в этом нет необходимости, ваше величество, – быстро, но так же учтиво проговорил Увейн. – Я собираюсь больше времени проводить на севере, чем здесь, с Пендрагоном. Позвольте лишь время от времени навещать вас, когда настанет нужда.