Гюнтер Грасс
Шрифт:
Вот как описывал Гейнц Фридрих ту первую встречу: «Прибыть в Баннвальдзее было весьма затруднительно, лишь немногие из приглашенных авторов смогли явиться. Но всё же на вокзале в Вайльхайме, после утомительной поездки из Мюнхена (нас стиснули в купе, как копченую селедку в деревянном ящике), собралась кучка самых стойких литераторов; нам предстояло вместе с убогими чемоданчиками, полурваными портфелями и рюкзаками перегрузиться в автобус, идущий в Хоэншвангау. Но пришедший по расписанию автобус был забит полностью, а специальный автобус, который должен был ожидать нас, не появился. Что делать?
Наконец
Компания состояла из пятнадцати человек, несколько писателей были с женами. «Прибыв на идиллическое Баннвальдзее… пришлось прежде всего произвести основательную очистительную акцию. Поездка на грузовике оставила явственные следы: покрытые черной копотью, серые от пыли, испытывая боль во всём теле, мы спрыгивали на землю. И голые — у большинства не было купальных костюмов — мы бросились в озеро: исхудавшие фигуры, наслаждавшиеся часовой иллюзией беззаботной каникулярной жизни».
Что же двигало участниками встречи, собравшимися с дистанцией в триста лет? Что заставляло их преодолевать препятствия, терпеть тяготы пути, неустроенность ночлега, а в XVII веке еще и страх быть убитыми или ранеными или как минимум ограбленными, ведь еще шла война. Зачем вообще Грасс написал эту повесть, требующую от читателя не только знания истории, но и знакомства с барочной литературой (которая была так важна для самого Грасса)? Таким вопросом задавался рецензент журнала «Шпигель» Рольф Шнайдер сразу после выхода книги. «Ответ может вызвать удивление, показаться невероятным, — писал он. — Ответ гласит: ради Германии».
Быть может, это звучит несколько пафосно, но дело именно в этом. И те и другие, «самые стойкие» литераторы преодолевали трудности, чтобы собраться и обсудить проблемы, которые их волновали. Для грассовского Симона Даха речь шла о «единстве языка и поэтического искусства как предварительном условии единства разорванного отечества…». Вот и через три века другие писатели, преодолевая свои трудности, встречаются, потому что хотят «побеседовать друг с другом, хотят сплотиться для совместных действий… Они возложили на себя тяготы дореформенного (имеется в виду денежная реформа 1949 года, после которой экономика начала быстро налаживаться. — И. М.) путешествия, неудобства постоя… ради интимной, жесткой, продуктивной дискуссии».
Это уже слова процитированного выше Г. Фридриха: «Никто не обижался друг на друга». Хотя споры были жесткие и порой язвительные. Их сближала общая цель: наметить пути развития новой литературы, реалистической, свободной, в духе молодого поколения. И эта литература вовсе не должна была стать «вещью в себе»: с ее помощью, посредством публикаций новых книг, газетной и журнальной публицистики они надеялись помочь своей стране встать на новый, демократический путь развития, который исключал бы трагические повороты, вроде того, что произошел в 1933-м и завел страну в абсолютную катастрофу.
«Группа 47»
К «Группе» сразу присоединились Генрих Бёлль, Гюнтер Айх, Ильзе Айхингер, Ингеборг Бахман, Вольфдитрих Шнурре, Вальтер Кольбенхоф, а несколько позднее — более молодые Гюнтер Грасс, Мартин Вальзер, Ганс Магнус Энценсбергер и др. Эта группа, подчеркнем снова, не связанная никакими организационными, а тем более идеологическими рамками, объединялась лишь общим взглядом на судьбы Германии, общей ненавистью к нацизму и милитаризму, обшей любовью к литературе. Литераторы хотели участвовать в создании новой демократической Германии, не отделяющей себя от остального цивилизованного мира, не выбирающей снова «особый путь», а напротив, ищущей точек соприкосновения с Европой и сознающей общность европейской судьбы. По словам Рихтера, группа была с самого начала «дружеским кругом», где основной тенденцией размышлений и взглядов были «антифашизм и антиавторитаризм».
Симон Дах, которого Грасс превратил в Г. В. Рихтера Тридцатилетней войны, был поэтом, состоявшим в Кёнигсбергском поэтическом кружке. Вообще все, или почти все, кто играл важную роль во «Встрече в Тельгте», — реальные люди, занимающие свое место в истории немецкой литературы. Еще в «Палтусе» Грасс описывал беседу или скорее спор между двумя известными писателями того времени Мартином Опицем и Андреасом Грифиусом, темой которого был вопрос о смысле литературного труда в тяжелые исторические времена. Некоторые немецкие критики вообще считают, что повесть Грасса выросла из соответствующей главы «Палтуса».
Главное здесь, конечно, не это, а сам факт, что Грасса в высшей степени занимала тогда (да и всегда) тема возможностей литературы. Нередко он впадал в полнейший пессимизм по этому поводу (мы уже ссылались на его публицистическое эссе под названием «Для кого я еще пишу? Кто еще меня слушает?»). И в то же время совершенно очевидно, что полностью расставаться с мыслью о возможности и способности литературы влиять на общество, на общественное мнение, то есть с надеждой на воспитательную функцию литературы Грасс не намеревался.
«Встреча в Тельгте» именно об этом: что может литература в век разорительных войн и бесконечных раздоров, может ли она сама стать единой, пользоваться одним языком и способствовать единению нации?
Собравшиеся на постоялом дворе у Либушки (которая неизбежно вызывает ассоциации с «Мамашей Кураж» Бертольта Брехта) только об этом и говорят. Ну конечно, с аппетитом едят (хотя в конце выясняется, что вкусная и здоровая пища, которую они вкушают, есть плод мародерства), ищут отдохновения в коротких любовных утехах. Но главное, ради чего они преодолевали опасные трудности пути, — это всё же вопрос о Германии и ее будущем.