Хаджибей (Книга 1. Падение Хаджибея и Книга 2. Утро Одессы)
Шрифт:
Но в этот миг, расталкивая окружавших его офицеров, перед ним появился молодой задыхающийся от быстрого подъема на крепостную стену адъютант. Приветствуя генерал-майора, он отчеканил:
— Его сиятельство генерал-аншеф Суворов назначает вас, ваше превосходительство, комендантом Измаила!
Кутузов удивленно взглянул на посланца. Он понял, что, назначая его комендантом еще не взятой вражеской крепости в самый трудный момент штурма, Суворов как бы подчеркивает свою полную уверенность в победе, веру в то, что русские чудо-богатыри без всякой
Кутузов вспомнил суворовскую поговорку: «Русский солдат десятерых противников стоит!» Он сейчас как-то по-новому взглянул на сражавшихся рядом воинов — Травушкина, Громова, Зюзина. Хмурые, сосредоточенные, черные от порохового дыма, лица их выражали мужество и решимость.
Лица турок были иными — на них читалось отчаяние и страх. Да и движения янычар были какими-то судорожными, суетливыми. Кутузову вдруг раскрылась вся глубина суворовского расчета, предусмотревшего моральное воздействие нападающих на противника. Круговой штурм крепости заставлял турок думать, что русские в любую минуту могут прорваться в крепость с тыла.
— Да, Суворов прав!
Кутузов поблагодарил адъютанта и, взмахнув палашом, крикнул гренадерам:
— Вперед за Россию, братцы!
— На штык! На штык супостата! Ур-ра! — дружно отозвались гренадеры, на миг заглушив грохот турецких литавр, и ринулись вперед за своим генералом.
XXVIII. ОГОНЬ
Херсонцы, словно гигантский зеленый таран, правильной колонной врезались в толпу турок. Сначала казалось, что толпа эта поглотит русских солдат. Первая шеренга гренадер, встретившая наиболее отчаянный натиск противника, была почти вырублена, но херсонцы продолжали рваться вперед. Глухой лязг сабель о штыки прерывался одиночными выстрелами. Несколько турецких стрелков с ближнего расстояния стреляли в Кутузова из пистолетов, но они не попадали в него или от волнения, или потому, что солдаты успевали заслонить собою любимого полководца.
Продвигаясь, херсонцы разрезали на две половины толпу янычар и ударили по флангам противника. Враг дрогнул и сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее начал сползать с крутизны бастиона внутрь крепости.
Херсонцы и егеря на плечах отступающего противника ворвались в Измаил. Здесь, на узких и кривых улицах, уже свирепствовало пламя пожаров — горели зажженные бомбами кварталы. Янычары продолжали отчаянно сопротивляться. Гренадерам Зюзина пришлось с боем брать дом за домом. Солдат встречали пули засевших на крышах зданий янычар.
К полудню черные от копоти и дыма херсонцы прорвались, наконец, к мечети. Тут уже сражались черноморские казаки, гусары и пехотинцы из разных штурмовых колони. Плотным кольцом окружили они янычар и татарских наездников последнего крымского хана Каплан-Гирея, еще недавно победившего австрийцев под Журжей.
Седобородый хан вместе с пятью рослыми джигитами — своими сыновьями и их телохранителями — свирепо рубился с черноморскими казаками,
— Ох и злобен пес! — вымолвил Иван Громов и двинулся на Гирея. Увлеченные им в атаку, херсонцы штыками расчистили путь ефрейтору.
— Бери в полон! — крикнул Зюзин своим гренадерам и бросился на хана, стараясь выбить у него саблю. Но тот успел выхватить пистолет и выстрелить в наседавшего на него Громова.
Выстрел опалил лицо ефрейтору, пуля, оцарапав висок, сбила с него каску. Хан отбросив дымящийся пистолет, рванул из-за пояса серебряную рукоятку другого. Но не успел прицелиться — упал, проколотый ефрейторским штыком.
— Эх, поторопился ты маленько, Громов! — горячо упрекнул его Зюзин. — Живым его брать надо было...
— Так точно, ваше благородие! Оплошку дал... Погорячился, — спокойно оправдывался Громов.
За спиной раздался гулкий цокот копыт по каменным плитам площади. Зюзин оглянулся и увидел подскакавшего на саврасом коне Кутузова. Его генеральский мундир был в нескольких местах разорван вражескими саблями, но сам генерал остался невредим.
— Заговоренный он!..
— Характерник, — шептали вслед ему восторженно солдаты.
Генерал-майор пристально взглянул на Громова.
— Молодец! Заслужил награду, — и, показывая плетью на поверженного Каплан-Гирея, вздохнул.— Ох и много сей волк хищный нашей крови пролил.
Пришпорив коня, Кутузов помчался туда, где еще гремели выстрелы.
XXIX. ПОДВИГ
Каждый воин, штурмовавший неприступную крепость, стал в этот день героем, а вся русская армия в целом совершила бессмертный подвиг.
Около десяти тысяч наших солдат было ранено или убито. Из 650 офицеров — 317 выбили из строя вражеские ядра, пули и сабли.
Все генералы, командиры колонн непосредственно участвовали в битве и показали примеры бесстрашия, мужества, воодушевляя на подвиги рядовых. Многие из них получили тяжелые ранения.
Безбородко, неудачно действовавший при атаке Хаджибея, учел свои промахи. За год участия в походах и сражениях он превратился в опытного командира и теперь совместно с бригадиром Платовым возглавил штурм пятой колонны. Он первый взобрался на крутизну вала и овладел турецкими пушками. Раненный в руку, Безбородко до самого конца штурма оставался в строю.
На один из самых трудных участков битвы — Бендерский бастион, где были наиболее высокие валы и глубокие рвы, — направил свою третью колонну генерал-майор Мекноб. Когда турецкая пуля ранила командира стрелков, Мекноб сам повел на штурм мушкетеров Троицкого полка. Мушкетеры, некогда бравшие штурмом Хаджибей, и здесь быстро преодолели шестисаженные стены Измаила, очистили их штыками от янычар. Мекноба тяжело ранило в ногу. Приказав продолжать атаку, он сдал командование полковнику Хвостову.