Хаидэ
Шрифт:
— Нам предстоит очень трудное дело. Надо подготовить все, нельзя торопиться. Тем более, если мальчик жив. Я раздобуду карты побережья. В доме, где я служу, очень большая библиотека.
— Это богатый дом, да, Теху? Ты хорошо одет.
— Хаи, люба моя, мне пора.
— Подожди. Еще чуть-чуть побудь рядом. Скажи… а твоя госпожа, она… Ты не даришь ей свою любовь?
— Любовь? — он рассмеялся, — о чем ты, глупая? Моя любовь — это ты. А она просто очень добра.
— Добра? С таким лицом?
— Ты видела нас? — голос Техути стал напряженным, но женщина не заметила этого, вспоминая
— Ее лицо. Подбородок. Такие бывают у собак, которых натаскивают на дичь. И очень хорошо кормят. Сырым мясом.
— Ты не права, люба моя. Ты, верно, ревнуешь и потому говоришь чепуху. Она добра.
— К тебе, может быть.
Техути коснулся впалой горячей щеки. Встал, поднимая с пола плащ.
— Прости, мне пора. Вот кошелек, заплати хозяину, пусть даст тебе хорошее жилье. На несколько дней. Поживешь, а я буду приходить каждый день. Через неделю мне заплатят жалованье, а я соберу снадобья и свитки. Даже если тебе привиделось что-то, не стоит рисковать и торопиться.
— Хорошо. Я буду ждать тебя. Завтра, к закату.
Он вышел, будто и не было его тут, не лежал на ней, горячо дыша в шею.
Хаидэ беспомощно оглянулась на яркую луну, что уже уползала за край окошка. Будто еще один сон привиделся ей.
У калитки египтянина догнал Хетис, загремел засовом, угодливо засматривая в белое от луны лицо.
— Да будут боги дня и ночи с тобой, щедрый гость.
— Поселишь ее хорошо. Чтоб вход отдельный. И следи, кто приходит, пока меня нет.
— Да, господин.
— Скажи, хозяин, демон Иму и его купец появляются тут?
— Нет, господин, — Хетис цокнул языком с досадой, — у них свои палатки, и еду купец сам берет на базаре. А жаль, я брал бы денег, показывать, как чудовище жрет.
— А где палатки?
— На краю базарной площади. Увидишь, там пара черных коней и три верблюда с поклажей. И повозка для черной красотки. Ты идешь туда?
— Не твое дело.
— Да, да, конечно, — Хетис кланялся, растягивая толстые губы в улыбке.
Запирая хлипкую калитку, проводил глазами стройную фигуру в темных складках плаща. Ночной гость торопливо шел по улочке, ведущей к базару.
— Не мое дело. Было не мое. И деньги твои были только твоими, победитель баб.
Ночь вступила в самую глухую пору, когда Техути вернулся и тихо стукнул кольцом на дальнем входе в дом Канарии. Заспанный раб, зевая, впустил его и, заперев двери, сел у стены, кутаясь в накидку, снова опустил голову.
Техути прошел в свои комнаты, запер двери, ведущие в сад. Скинул плащ и, тихо ступая, подошел к двери в пустые покои. Прислушался. Вставил ключ в смазанный замок и мягко повернул его.
Комната с окном, тщательно завешенным черной шторой, затканной языками пламени, была освещена небольшими факелами, воткнутыми в кованые поставцы. В кресле, на шкуре газели, серебрившейся шелковым мехом, сидела обнаженная Канария, держа в руке еще один факел. Черные волосы укрывали широкие, почти мужские плечи. Большие ступни крепко стояли на плитах пола, и красные блики маслили круглые колени. Увидев любовника, Канария медленно подняла факел, освещая стену, где
— После зрелища, крови и воплей, я горяча, мой повелитель. Смотри, какая у нас игрушка. Нравится?
Девочка пошевелилась, поднимая перепуганное лицо, с надеждой вглядываясь в мужчину. Он угощал ее финиками и не ругал, если не так приносила еду, только смеялся. Он добрый.
Техути вцепился в край хитона мгновенно вспотевшими пальцами. Сглотнул пересохшим ртом, комок прокатился по горлу, нырнул ниже, защекотав под аркой ребер, и встал, распирая низ живота, наливаясь сладкой ноющей болью. Он молчал, боясь не справиться с голосом, и Канария добавила, чтоб успокоить:
— Завтра утром ее увезут, продана. Не скажет никому о сегодняшней ночи. Возьми плеть. Нравится?
— Да… — Он подходил, уже протягивая руку к полированной рукояти.
Надежда на лице девочки сменилась страхом, она зажмурила глаза, ожидая боли.
Не отдавая плеть, которую Техути тянул к себе, Канария привстала со своего кресла.
— Ты сумел договориться? Купец принял приглашение? Он приведет демона?
— Да, — хрипло ответил Техути, дергая плеть и другой рукой распахивая свой хитон.
Канария рассмеялась, разжимая руку. И откинулась на спинку кресла, держа факел так, чтоб лучше видеть.
В большой комнате, полной дымчатого света, Онторо пошевелилась на парящем ложе. Улыбнулась, не открывая глаз и удобнее укладывая тонкие руки, покрытые цветными рисунками. Прошептала, нежась в рассматривании череды сонных картинок:
— Подвеска. Она уже не нужна тебе, темный. Теперь ты взят темнотой и такие же сами находят тебя. Так и будет, жрец без богов.
Глава 38
Когда незнакомец, коротко поклонившись, ушел в темноту, Даориций проводил взглядом ровную спину и снова уставился в костерок, окруженный квадратными камнями. Пламя прыгало, поддеваемое легкими порывами ветерка. И втянув носом запах близкого моря, купец затосковал по своей Ноуше, что в дальнем порту ждет его, скрипя и покачиваясь. Как женщина, ждет, а он ездит из полиса в полис, пересчитывает деньги и, отдавая их местным купцам, меняет на аккуратные золотые слитки, складывает в кованый сундук. Хорошо, что Иму так силен, а еще хорошо, что грозная слава бежит впереди них по дорогам — никто из татей не осмелится отобрать золото или украсть его. Можно подобраться незаметно, если ты хороший вор, но нельзя избежать проклятий. Это славно, это позволяет не думать о сундуке беспрестанно. И ездить почти без охраны. Но беспокойства не стало меньше. Он старый дурак, распустил сопли, думая, как закружатся в танце любви двое молодых. Как станет он греться в лучах их счастья. Но счастье обходит стороной их маленькую компанию. Одно хорошо, такие вот посланцы, как этот ночной щеголь с холодным лицом, теперь уходили ни с чем. Иму перестал принимать приглашения скучающих матрон, разгоряченных кровавыми зрелищами и жаждущих испугаться — а ну как злобный демон вместо любви одарит смертью.